«Из Берлина в Копенгаген. На берлинском вокзале пересекают нам дорогу первые солдаты, отправляемые на фронт. Высокие, молодые, здоровые гренадеры – один в один, в голубых шинелях, с мешочками за плечами и в медных касках – проходят они мимо нас как длинная голубая лента. Они поют что-то очень веселое – как весело идти умирать!
Мы стоим и смотрим на них. Папа, бледный, с непередаваемым выражением в глазах, произносит:
– Война!
Теперь он поверил.
Копенгаген. Случайно собравшиеся, растерянные люди. Отец подавлен. Снова – без денег, с большой семьей, и снова выступает на сцену Америка.
В Америку!
Наша семья разделяется. Я уезжаю в Россию. Вижу его теперь в последний раз. Вот он стоит грустный, в дорожной «кепке», низко надвинутой на глаза…
Он плохо выглядит. Его мучает жажда, он беспрерывно пьет воду. Пьет, пьет – и не может утолить жажду. Где только он ни увидит кран, он откручивает его, делает из бумажки чашечку и пьет…» (Лиля Рабинович).
9 мая 1916 года у больного появилась сердечная недостаточность.
10 мая в последний раз слушал чтение газет. Потом попросил завесить зеркало. Не хотел видеть, как смерть проступает на его лице. Заснул. Проснулся. Крикнул: «Хочу сесть! Хочу сесть!» Снова замолчал. Все равно его никто не слышит. В больничную палату не пускали родных – Шолом-Алейхем боялся заразить их туберкулезом.
Последние его слова были: «Заберите меня домой, похороните меня на киевском кладбище…»
В один из дней, когда наступало облегчение, сказал жене:
– Знаешь, как только выздоровею и как только закончится война, сядем мы с тобой на первый пароход – и махнем домой. Зажились мы здесь. Заскучали…
Скончался он 13 мая – Шолом-Алейхем никогда не любил тринадцатое число. Номеруя страницы, пропускал «13», не останавливался в гостиницах в комнатах № 13.
Здесь есть некая тайна, ибо число «13» в еврейской духовной истории – счастливое. По Рамбаму все постулаты еврейской жизни укладываются в это число.
Знал об этом и Сталин, точнее, бывший семинарист Иосиф Джугашвили, который все подлости евреям подстраивал именно под тринадцатое число.
13 января был убит Соломон Михоэлс.
В ночь с 12 на 13 августа расстреляны члены Еврейского антифашистского комитета (ЕАК), и тоже числом тринадцать…
Судьбы хороших, талантливых людей вырастают в живую, занимательную, грустно-веселую картину, заставляющую вдуматься поглубже.
Главное же: не плакать!
Хоронить его решили в соответствии с еврейской традицией. Был создан комитет по организации похорон из шести мужчин: друзья и коллеги Шолом-Алейхема и муж его дочери.
15 мая после ритуального омовения тела гроб, покрытый талесом, вынесли из дома по улице Келли в Бронксе. Здесь вместе с семьей жил в последний год писатель. Процессия двинулась к кладбищу, что на стыке Бруклина и Квинкса. Во главе шли ученики еврейской школы Бронкса. Когда процессия приблизилась к 14-й улице, тысячи людей, промокших до нитки, ринулись на мостовую и окружили катафалк.
У Вильямсбургского моста большинство из тех, кто шел пешком, простились с умершим. На кладбище у открытой могилы состоялась панихида. Было прочитано завещание, написанное Шолом-Алейхемом за год до смерти, в тот день, когда он узнал о кончине старшего сына Миши. Младший сын Нюма прочел поминальную молитву – кадиш.
Было 4 часа 15 минут 15 мая 1916 года…
По просьбе писателя семья намеревалась позже перевезти останки Шолом-Алейхема в Киев и захоронить рядом с отцом, поэтому гроб временно поставили в склеп и только позже перенесли в могилу, куда через двадцать шесть лет был опущен гроб жены писателя Ольги Рабинович.
...
ИЗ ЗАВЕЩАНИЯ
Прошу распечатать и обнародовать в день моей смерти.
19 сентября 1915 года, Нью-Йорк.
Сегодня, на следующий день после Йом-Кипур, в самом начале Нового года, мою семью постигло большое несчастье – скончался мой старший сын Миша (Михаил) Рабинович и унес с собой в могилу часть моей жизни…
Будучи здоров и при полном сознании, я пишу свое завещание…
Где бы я ни умер, пусть меня похоронят не среди аристократов, знатных людей или богачей, а именно среди простых людей, рабочих, вместе с подлинным народом, так, чтобы памятник, который потом поставят на моей могиле, украсил скромные надгробия вокруг меня, а скромные могилы украсили бы мой памятник так же, как простой и честный народ при моей жизни был украшением своего народного писателя.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу