Леонид Финкель - Всё лучшее в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведёт к ожирению (сборник)

Благодарной моделью позже станет сам Иннокентий Михайлович. Смоктуновский позировал художнику много раз.

Но была и командировка в Донбасс, когда от художника требовалось выполнение социального заказа, а он взял да и «мотнулся» на Винничину, в еврейские местечки…

– Это рабочие, да?! – кричал заказчик, показывая на рисунки местечковых евреев, которые сделал Горшман.

В доме Горшманов бывали многие из тех еврейских писателей, художников, интеллигентов, которым рок судил погибнуть в застенках Берии. А ведь Горшман мог и сам там оказаться. Жене всегда велел держать наготове узелок для мест «не столь отдаленных» и очень просил ее не быть декабристкой…

И все же вопрос о национальности мужа дочери, конечно, не стоял.

Но в рассказе прорвалась отцовская настороженность:

«– Дитя мое, ты хорошо обдумала свой шаг? Ты уверена, что все знаешь о своем избраннике?

– Отец, о чем ты, он современный человек.

– Послушай, после свадьбы нам придется жить всем вместе, нам некуда уйти, если мы не уживемся. Ты мне часто говоришь: «Отец, не качайся, не шепчи, не потирай руки, сидя за столом, не горбься, когда читаешь…» Я на тебя не обижаюсь, дитя мое. Но ты должна понять, что мои деды и прадеды, мой отец покачивались, читая молитву и сидя над священными книгами. Перед едой они долго потирали руки. Они молились Богу и вслух, и шепотом. И хотя мой отец был шорником, он за работой читал молитву.

Я не верю в Бога, не читаю молитвы, но ты должна понять, откуда взялись мои привычки. Если тебе это не нравится, тем более это не понравится ему, а я слишком стар, чтобы менять свои привычки. Ты знаешь, дочка, ты росла в доме, где никогда не считали себя лучше других, но мы и не хуже!..»

Зять прижился в семье. Но маленькие хитрости ничего не дают. И полумаски обеспечивают лишь полумир. Чтобы жить среди других народов, нужно стать похожим на них.

«Давид хотел назвать внука именем своего отца, которого убили фашисты.

– А как звали вашего отца? – спросил Миша.

– Пейсах.

– Пейсах, – повторял про себя Миша. – Пейсах, Пейсах… А, это же Петя! – воскликнул он. – Петя, Петр!

Давид опустил голову и молчал. Но когда Миша вышел из комнаты, он сказал Лии:

– Я ничего не говорю, он хороший человек, Но Пейсах – это не Петя!..»

Авраам берет в жены Агарь.

Соломон женится на дочери фараона.

Руфь – маовитянка.

Эй, разноплеменные, если соединились – не возвращайтесь в родной город! Христианка, перешедшая в еврейство, еврейка, перешедшая в христианство… Возможно, эти женщины святые. Но Шира побаивалась святых. И кажется, была уверена, что человек важнее Бога.

После ежедневной работы за письменным столом она выходит во двор. Сидит. По-стариковски дремлет. Что-то думает. О чем-то размышляет…

Пытаюсь понять ее связь со временем.

Это сложнее биографии.

1

Однажды, в глухом переулке Иерусалима, я вдруг услыхал трагическую песнь.

«Флейта, – подумал я, – маленькая, холодная, чужая флейта».

Тягостное пение вызывало желание купить дешевый билет – на дорогой не хватит денег – на какую-то трагедию из собственной жизни. Но флейта вдруг запела о золотых днях, сердце мое смягчилось, и я стал присматриваться к прохожим. Все, что происходило некогда во Флоренции или позже, в Париже, казалось, нынче случается исключительно в Иерусалиме, точнее, в Западном Иерусалиме, той его части, что застроена в недавнее время. И без всяких религиозно-литературных мудрствований я переносил Давида из книги пророка Самуила в пространство иерусалимской улицы, маленькое игрушечное пространство, урчавшее от удовольствия.

Продавцы сувениров. Уличные художники. Туристы.

– Что это – «Ослепление Самсона»? Конечно, об антифаде? Или из жизни царя Давида?

Чего нет на этой улице из того, что уже бывало!

Сын Давида Шломо сказал:

– Суета сует! – и слова эти вырвались из царского дворца, полетели по городу, повисли над человечеством, как карающий меч.

– Суета сует!

Какая боль, какое отчаяние в словах, сказанных в сердцах…

…Суета сует… И всяческая суета…

Понимал же человек, что все было, все повторится и ничего изменить нельзя!

Режет яркий свет солнца. Это свет внутри нас.

Камни Иерусалима. Есть камни-бараны. Камни-холмы. Камни-гробницы. Тени прошлого нереальны, но точны. И этот цвет: от белого к желтому. Красным по синему…

Навстречу мне катилось яблоко голосов, смешков, сплетен, визгов.

Читать дальше