Леонид Финкель - Всё лучшее в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведёт к ожирению (сборник)

Сам роман прочла ночью. За ночь до вызова в театр. Обычно спала в тетином кабинете. Диван кожаный, засыпала мгновенно. Даже сваливалась с него. А тут сказала:

– Спать нельзя!

Зажгла огромную лампу и за ночь прочла весь роман.

Тетя кричала:

– Что ты делаешь, хочешь израсходовать месячный лимит?

Теперь она знала, что происходит. Лейбл и Рейзл полюбили друг друга еще в местечке, но встретиться им не суждено, так как гастроли двух трупп не совпадают.

О, как ей хотелось, чтобы они встретились!.. Начинает песню, и вдруг все у нее превращается в молитву.

Она обращается к небу. К Богу. Разговаривает с Богом. Бог для нее стал отцом, которого дал ей Михоэлс.

…Поднимает руки вверх. Руки у нее красивые, не надо их ставить, природа поставила, и слово пошло вверх, вверх, вместе с руками и песня как бы сама выходила из нее.

Сама удивлялась: не играет – живет…

Михоэлсу только это и надо.

На его глазах рождается знаменитая песня. И вот уже крики:

– Бис! Браво!

Буря аплодисментов…

Песня заканчивалась вопросом. Видимо потому, что в вопросе всегда больше правды, чем в ответе. Все народы говорят: «Да!» – а евреи вместо восклицательного знака ставят знак вопросительный: «Да?», между прочим, очень похоже на «Нет». Это Михоэлс считал, что интуиции у нее больше, чем таланта…

Сегодня она знает, что все в мире поставлено с ног на голову. И что жизнь нужно было бы начинать со старости, обладая всеми преимуществами старости – положением, опытом, богатством, – и кончать молодостью – когда всем этим можно насладиться. А сейчас все устроено так, что в юности у вас нет копеечки, на которую можно получить столько удовольствий, а в старости если и есть копейка, то уже нет ничего такого, что хотелось бы купить…

А Михоэлс тогда сказал:

– Лучшей Рейзл нам не найти!

Позже, выступая в Нью-Йорке, ее Учитель объяснил:

«Нам нужна была молоденькая и обворожительная девушка. Мы не хотели никаких компромиссов в отношении этой центральной роли и искали молоденькую особу. И нашли, на первом курсе нашей студии. У нас была юная студентка – ей было всего шестнадцать лет, ей мы доверили центральную роль в «Блуждающих звездах» и не ошиблись!»

Ее муж, замечательный композитор Лев Коган, сказал:

– Занимается исключительно самоедством. Из сделанного – ничего не нравится. Никаких похвальных слов о себе всерьез не принимает.

Я проверил. Точно. В ее глазах – бесконечная грусть о недостижимом…

А тогда она каждый понедельник в 11 утра приходила на репетицию к Михоэлсу. Репетиции шли в его кабинете. Там всегда было полно посетителей. Однажды в этой очереди вдруг увидела великого тенора – Лемешева с женой!

Лемешева! Моя мама, жена дирижера, рассказывала: чтоб постоять в калошах Сергея Лемешева в раздевалке театра, его поклонницы платили деньги! И немалые…

Соломон Михайлович никогда не повышал на нее голоса:

– Слышишь, деточка…

– Сделай так, деточка…

Только однажды, встретив ее за кулисами перед спектаклем, сердито сказал:

– Я ведь запретил тебе клеить ресницы в первом действии!

Он схватил ее ресницы и тут же отдернул руку.

– Господи, я и не знал, что они у тебя такие длинные…

Она расплакалась. Скорее всего, сказалось напряжение от спектаклей…

– Иди, деточка, домой, – говорил Михоэлс, – две недели отдыхать, отдыхать, отдыхать…

А может быть, поиграть в куклы?..

Художнику, который решил писать ее портрет, она поначалу отказала:

– У меня много веснушек, я не хочу, чтобы ты писал мои веснушки.

– Хорошо, не буду.

Встретились они в Париже, где театр Моссовета был на гастролях: он известный художник, она – известная актриса. Было соучастие душ. И еще грусть: почему вместе с известностью исчезают и веснушки?..

Да, она была юна, наивна. Сожалеет, что встретилась с Михоэлсом и Зускиным слишком рано. Все в них восхищало: удивляющая молодость, их непохожесть ни на кого, неординарность. Она не понимала, почему они такие необычные и такие прекрасные. Михоэлс начинал объяснять суть роли, а она махала рукой: «Знаю, знаю!»

Конечно же, Михоэлс ей очень доверял, доверял абсолютно, заставляя доверять и ему… Рейзл, еврейская Джульетта, пылкая, любящая…

– Как я могла ее сыграть? Сама не знаю. Я ведь еще не была ни разу влюблена, а играла такое подлинное, сильное чувство. Это Михоэлс угадал. Разгадал во мне то, чего я сама про себя не знала. Рейзл – это была я, и внешне, и внутренне: провинциальная девочка, порывистая, влюбленная, не понимающая толком, что с ней происходит, взрослеющая на глазах…

Читать дальше