Петр Шабах - Вода с сиропом

Развалившись в кресле, я чувствовал себя равным Богу.

— Ужин почти готов, пойдемте, я покажу вам ванную, чтобы вы могли умыться перед едой, — осторожно проводила его А., будто опасаясь, что по дороге он рассыплется.

Старец сполоснул руки и вернулся к столу.

Я был очень горд собой. Кто бы еще так, бескорыстно привел домой нищего на ужин? Кто в это равнодушное время ищет пути к страждущим?

— Один из смертных грехов есть гордыня, — сказал мне старец и улыбнулся А., которая по ставила перед ним блюдо.

Я даже не подозревал, что в нашем доме что-то может быть таким огромным.

Еда выглядела великолепно. Это была моя любимая картошка по-французски.

Я вспомнил, что еще утром говорил о том, что мы давненько ее не ели. Гора золотистых, маслено-желтых, нежно пропеченных картофелин со всеми вкусностями, которые к ней полагаются, и гарнир из помидоров и соленых огурцов источали умопомрачительный аромат.

Старец оставил разговоры о семи смертных грехах и принялся за еду.

Я пожелал ему приятного аппетита и с нетерпением ждал свою порцию. Минут через пять я начал нервничать.

Добравшись до кухни, я спросил А. о своей доле:

— Я что, есть не буду? Что-то не так?

— Это был твой ужин, — сладким голосом ответила А. — Ты отдал его нищему. Знаешь, это очень неожиданно и приятно. Я бы в жизни не поверила, что ты на такое способен.

— Что?!

— У тебя замечательная душа, — приласкала меня А., — и я тебя за это очень люблю.

— Может, на противне хоть что-нибудь осталось?!

— Я не могу тебя не любить, — вздохнула А., будто речь шла о каком-то проигранном бое.

— Я бы противень хотя бы выскреб ложкой, — продолжал я в смятении, — понимаешь, хотя бы то, что пригорело…

Из комнаты донеслось оглушительное рыганье. А. подала мне запотевшую бутылку пива:

— Отнеси ему, пожалуйста.

— Всего один стакан? — удивился я. — А как же я?!

— Не заставляй брата ждать, — поторопила она меня ласковым тоном.

Я поставил перед старцем пиво и даже сам ему налил.

— Ваша жена — просто сокровище! — сказал он признательно, промокнув рукавом влажные губы. — Истинное сокровище…

Меня взяла оторопь. А. убрала со стола, принесла старцу кофе, открыла шкаф и стада доставать аккуратно сложенные рубашки.

— Они, наверное, будут немного велики, но если закатать рукава, то все будет в порядке.

— Закатаю! — торжественно пообещал дед.

А. засунула все рубашки в пакеты.

— Еще бы какой-нибудь свитер… — озадаченно бормотала себе под нос А. — Вот в этом вы будете просто неотразимым! — нашла она.

Меня пробил пот. Мой любимый свитер с норвежским узором!

— Правда ему пойдет? — повернулась ко мне А.

— Он будет в нем потрясающе выглядеть, — прохрипел я.

— У вас золотая жена, — сказал старик.

— Помолчи уж, — прошипел я.

— Вот это еще дадим! — решила А.

— Это не пойдет! — запротестовал я. — Это будет выглядеть на нем глупо! Не может он с надписью UCLA лезть в мусорку!

— Ну тогда хотя бы продаст, — сказала А. весело.

Я подошел к ее шкафу и повернулся к старцу.

— Вы женаты? — спроси я его коварным тоном. Старик завертел головой. Я мрачно, грустно, угрюмо сел обратно.

— Майки и трусы тоже пригодятся, — убеждала его А. и, не ожидая ответа, складывала все в сумки.

— Ну это он же не возьмет, подумай сама! — возмутился я.

— Возьму! — богатырски воскликнул старик.

— Может, подруга? Есть у вас хорошая подруга, которой вы бы хотели сделать приятное? — продолжал я безнадежно выпытывать. — Она даже не должна быть хорошей, просто любая подруга есть?

— У вас не жена, а золото.

Я поднялся и подошел к А.

— Ну все, шутки в сторону. Мне же ничего не осталось! Я понимаю, я немного перегнул палку, и ты хочешь преподать мне урок. Хорошо, он поел, сунь ему старую рубашку, и пусть идет. Ладно, я остался голодный… Попью холодной воды и пойду спать, но ты это прекрати, милая.

— Я должна ему это дать, — одержимо сказала А., — я должна это закончить за нас обоих. Иначе бы нам пришлось расплачиваться, понимаешь? Мы не можем просто играть с людьми. А ты, кстати, говорил, что ты христианин. Я понимаю, что ты не принимал это всерьез, но сейчас мне даже приятно, что я отдаю эти вещи. Мне от этого легче.

— Христианин, христианин… — ворчал я в бешенстве, но вдруг все изменилось. Я утонул в ее темных, слегка раскосых глазах, и мы, обнявшись, поцеловались.

Старик многозначительно кашлянул, будто хотел сказать: «Прекрасно, что вы так друг друга любите, а теперь давайте вернемся к делу! Хотелось бы, чтобы мне с этими дарами кто-нибудь подсобил…»