Петр Шабах - Вода с сиропом

Я ступал мягко, как кошка, и озарял всех вокруг своей сияющей улыбкой. Десять тысяч автографов раздал я и немного позировал перед камерой. Двух или трех девушек пришлось оттаскивать от меня силой. Одна из них потеряла сознание. Здесь были избранные со всего мира. Пару дней назад я подписал эксклюзивный контракт и имел полное право быть довольным.

Все забеги я прошел, как докрасна раскаленный нож сквозь подтаявшее масло, и теперь меня ждал финал. Я стоял на старте и рассматривал соперников. Чарли Браун по прозвищу Газель, как обычно, кривлялся перед публикой. Длинноногий Оле Олсен был стопроцентный аутсайдер главного забега на стометровку. Вид он имел немного оторопелый, и было ясно, что он не перестает удивляться, как вообще попал в нашу команду. О`Брайн сидел на дорожке и, театрально наклонив голову, разминал икры, похожие на два огромных кувшина. Он жевал жвачку — впрочем, как всегда. Лис Абебе Бизила, Восьминогий Абиссинец, на мое приветствие оскалил зубы, сверкнул белками глаз на своем черно-фиолетовом лице и указал большим пальцем вниз. Все мы знали его тушки. Гарри Гарриккейн выглядел озабоченно. Наверное, все, что о нем говорят, — правда, подумалось мне. На его лице было напряженное выражение, а нерв под левым глазом пульсировал, как червяк на крючке. Он знал, что это его последний шанс.

Я был абсолютно спокоен, будто, вернувшись минуту назад из будущего, я увидел себя там — на верхней ступеньке пьедестала. Энергии у меня было на десять тысяч таких забегов. Снаряд перед выстрелом, идеально синхронизованный механизм, идеально выверенный и сложенный набор мышц, энергии и воли. Это был я.

Мы встали на старт. Я не мог сдержать улыбку. Еще секунда, и я полечу! Как стрела, как мысль, брошенная в бесконечность.

Раздался выстрел! Стадион трескался по швам от напряжения. Боковым зрением я заметил, что Гарри задержался на старте. С абсолютно ясной головой, в эйфории на грани помешательства, я тремя могучими, но изящными шагами, взял старт.

Моя мысль была в сто крат быстрее, чем самое быстрое движение около меня, потому все это представление мне виделось как замедленная съемка.

С середины трассы я бежал уже один. Оле Олсен отстал и сопел нам в спины, как старый, отъездивший свое паровоз. Я стал медленно вскидывать руки над головой.

Мой старт был таким мощным, что его заряда хватило бы на то, чтоб, выбежав со стадиона, облететь, как Бэтмен, несколько раз вокруг Земли, задержаться поболтать у родителей, зайти с друзьями на стаканчик и успеть на свидание. Побродить с подружкой босым по росистой траве, внимая ее запах. А затем вернуться опять на дорожку и как будто с высоты наблюдать двухметровые скачки своих элегантных ног.

Чарли Браун сдался на середине трассы. Принцесса Диана встала в своей ложе и бросила мне розу.

Рев публики достиг предела и стал мелодичным. Я понял, что они поют мое имя. Я помахал рукой, и на солнце заблестели мои перстни. Особенно тот, самый большой, который я ношу на большом пальце правой руки и который журналисты прозвали, как и меня: «Магнум I». Медленно я наклонился так, что угол моего тела составлял с дорожкой около тридцати градусов. Вдруг в одну десятитысячную секунды все вокруг взорвалось ослепительным солнечным светом, будто мне со всей силы врезали по затылку.

Я ощутил себя лежащим на раскаленном покрытии беговой дорожки боль была дикая, но по сравнению с чувством отчаяния, которое нахлынуло на меня, о ней не стоит и говорить. Я не мог даже двинуться с места, глаза налились горючими слезами. До цели я попытался хотя бы доползти, но у меня ничего не вышло, и, лежа без сил, я проклинал Бога.

Разлилась тишина, был слышен лишь грохот темных туч, приближавшихся ко мне с устрашающей скоростью. Я метался и кричал, бесполезно пытаясь избавиться от оков, спутавших ноги. Откуда-то издалека ко мне донесся голос. От него невозможно было укрыться, он становился сильнее и все больнее ранил мои барабанные перепонки. Из последних сил я нечеловеческим усилием посадил себя.

Я сидел на кровати и полными ужаса глазами смотрел на свои ноги, на которых лежала А. и всей своей силой придавливала их к постели.

— Где все? — спросил я.

— Никого уже нет. Не бойся, они тебя не догонят.

— Что ты, боже мой, сделала с моими ногами?..

— Тебе снился страшный сон.

— Где леди Ди?

— Спокойно, спокойно, спи. Об этом мы поговорим завтра.

Не будет никакого завтра, решил я, этого уже никогда не вернуть. Этот забег мне не дано выиграть. Я уже никогда не вернусь в Рим, никогда. Потому что мне держала ноги моя собственная жена.