Я и не заметил, как пролетела ночь, как прошло воскресенье и наступил понедельник, первый рабочий день новой недели.
БЫЛ ГОСТЕМ Ассоциации сельскохозяйственных работников. И совершенно случайно встретил там Аугусто Миранеса, одного из сподвижников Сандино, которых мало уже осталось в живых. Тяжелый груз прожитых лет мучительно отразился на нем. Голова опущена, руки дрожат, ноги подкашиваются. На рассказы скуп. На мою просьбу поделиться воспоминаниями о Сандино он ответил категорично:
— Сандино невозможно ни описать, ни обрисовать. Он неповторим.
Жена Аугусто Миранеса моложе его и более разговорчива.
— Больше всего я любила Сандино за то, что он уважал людей, — вступила она в разговор. — На нашей свадьбе с Аугусто мы сказали Сандино, что любим друг друга, на что Сандино мне ответил: «Жена борца за народное счастье должна знать, что ее ждут большие муки и мало радости». «Знаю!» — ответила я. «Она должна помогать ему всем, чем может, и даже жизнью своей». «На все готова», — сказала я по-военному. «Она должна родить ему много детей и воспитать их настоящими патриотами». «Тут и Аугусто должен сказать свое слово», — ответила я ему, немного смутившись. «Поздравляю!» — сказал Сандино и обнял меня. Такой была наша свадьба — без церкви, без веселья, но забыть ее я не могу.
Аугусто оживился, глаза его блеснули.
— С ним было легко. Четыре года я провел в его армии, но готов был служить всю жизнь.
Мимо нас прошла влюбленная пара, и я смотрел на них, пока они не свернули в ближайший переулок.
Потом я встретился с Сильвией Торес, заведующей отделом пропаганды Ассоциации сельскохозяйственных работников. Она рассказала мне, что за один год ассоциация сильно разрослась. Сообщила мне и другие факты, затем неожиданно замолчала. Наверное, что-то вспомнила.
— Я подумала: как смешны мы со своими миниатюрными цифрами, — сказала она после продолжительного молчания.
— Но вы ведь только сейчас начинаете новую жизнь, — поспешил я ее успокоить.
— Я видела ваши села, ваши аграрно-промышленные комплексы и еще там, в Толбухине, говорила товарищам, что, если бы при вашей организации и технике иметь нашу землю, вы были бы самыми богатыми людьми в мире. Вы могли бы обеспечить продовольствием население десяти Болгарии!
— А с чего вы начинали? — попытался я вернуть ее к начатому разговору.
— Сейчас в 1200 кооперативах трудится 48 тысяч крестьян. Первые кооперативы мы начинали создавать с бедняками. Середняк пока еще сторонится. Выжидает, все до грамма взвешивает, но со временем и он согласится. Вы ведь тоже прошли этот путь?
Их начало — это наши почти забытые воспоминания. Бедняки, которые на клочок земли смотрели как на единственное средство существования, сейчас удивляются сами себе. Коротка человеческая жизнь, а как много в ней всего собрано! С Педро, средним землевладельцем, мы разговорились о человеке и земле.
— Земля — это я. Отдам землю в кооператив — сам погибну.
Мне понятна его тревога. Он был настолько искренен, что мне и в голову не пришло иронизировать над ним. Он напомнил мне моего соседа, который при создании кооператива со слезами упрашивал: «Возьмите жену, но оставьте землю! Земля — это моя жизнь!» А через пять-шесть лет, когда сосед стал бригадиром, мы его спрашивали: «Как жизнь?» «И земли много, и женщин много, да поздно до меня дошло, — смеялся он. — Как я не додумался создать кооператив, когда был моложе?!»
Я рассказывал Педро о борьбе, которая шла в душах наших крестьян, о минувших трудностях, об их сегодняшней жизни, а он смотрел на меня подавленно.
— У вас другое… А здесь человек без земли все равно что без рук и ног.
Середняк любит землю. Эта любовь может стать хорошим стержнем кооперативов. Земледелие, как каждая работа, требует умения и любви. И можно ли не любить землю, которая дает по три урожая в год? Здесь всего в изобилии — и солнца, и воды.
Педро присел, взял горсть рыхлой земли и пересыпал ее из руки в руку.
— И у этой горстки земли, — сказал он мне, — есть душа. Она способна и любить, и ненавидеть.
Да, любовь — великая сила. Она преображает людей, она дает жизнь. В блокнот я записал три цифры. Они раскрывают всю структуру собственности на землю. Я тебе их назову: 43 процента обрабатываемой земли когда-то были собственностью Сомосы. Сейчас она стала народной собственностью. Средним и бедным крестьянам принадлежат 34 процента, 23 процентами земли владеют богачи. Последних меньше, чем пальцев на руках. Некоторые из них только на снимках видели свои банановые плантации.
Читать дальше