Александр Торик - Флавиан. Армагеддон

— Ага! Если с голоду ноги не протянешь! — отпарировал я. — Всё бы вам, монашествующим, «постись да молись»! А нам, вашим «адъютант-его-высокопреподобия», силы нужны телесные и нервы стальные, чтобы заставлять это самое высокопреподобие вовремя таблетки принимать! Держи вот эти сейчас, пора! И воду на, запивать! — я передал Флавиану на переднее сиденье таблетки и бутылочку с минералкой. — Я чувствую, нам и сегодняшнюю ночь без сна провести придётся, так что жёлтеньких пилюль две!

— Евлогите! — смиренно произнёс мой батюшка, заглатывая порцию таблеток.

— Конечно! — жалостливо, на мотив «мы не местные», заскулил я. — Ты вот хоть таблетками перекусил, а я, бедный… А-а-а! Макаронов хочу! С тёртым сыром! С пармеджано-реджианой! И октопуса! Хоть одну щупальцу! Толстую! Поджаристую! С присосочками!

— Ну помолись, коли так хочешь, — спокойно отреагировал на мой артистический демарш Флавиан. — Господь даст тебе поджаристую, и с присосочками!

— Ну да! — испугался я. — Мне ещё не хватало у Господа всякую ерунду просить, после всего, что я уже наполучал от Него по жизни и продолжаю получать! Это я уж так просто, а то скучно тут сзади трястись в этом «мерседесе»…

— А ты молись — и не заскучаешь! — не поднимая головы от карты, сказал Флавиан.

— И то верно! — согласился я и вытащил из кармана чётки.

— Так, Феликс! — обратился к водителю батюшка, — от Салоников едем через Катерини до Лариссы, а там поворачиваем на Трикалу, и от Трикалы на юг до Кардицы. Там нас встретит отец Кассиан, и мы тебя отпустим!

— Хорошо! — кивнул Феликс.

Каюсь! Призыв Флавиана к молитве я выполнил лишь частично — на второй сотне молитв Иисусовых я честно заснул…

Встретивший нас на окраине греческого городка Кардица иеромонах Кассиан был худ, невысок, светлолиц и в вязаной афонской скуфье.

Мы отпустили Феликса с его комфортным «мерседесом» и пересели в старенькую, потрёпанную, но ещё весьма живенькую «аудюшку» монастыря Агиас Петрас.

— Как там отец Александр? — повернувшись к сидящему справа от водительского места Флавиану, спросил Отец Кассиан. — Всё так же боевит?

— Стареет, мудреет, но духом молод и несокрушимо бодр, — улыбнулся мой батюшка. — Молится он усердно и братии служит самоотверженно на всех послушаниях, на которые его ставят, а Господь даёт ему за это бодрость духа и радость. С ним немного побудешь рядом — и прямо заряжаешься от него оптимизмом и трудоспособностью!

— Он и в России таким был, — кивнул отец Кассиан, продолжая вести машину по окраинным улочкам городка. — В нашем первом с ним монастыре, в котором мы начинали монашескую жизнь.

— Не будет нескромным спросить, почему вы с ним оставили ту обитель? — осведомился у него Флавиан.

— Нет, конечно! Секрета тут никакого нет, всё, увы, сгандартно для того времени, — отозвался отец Кассиан. — Монастырь был из новооткрывшихся, настоятель — из новопостриженных. Стены строили, а души — нет. Некому было ни его, ни нас научить — как это вообще делается.

В какой-то момент мы с отцом Александром поняли, что того монашества, о котором в святоотеческих книгах читали и которого желали, здесь не найдём. Ну и уехали на Афон, про который слышали, что там ещё настоящее монашество есть.

Он так и остался в Пантелеимоне. А я встретил там одного ученика нашего геронды, пообщался с ним, послушал, что он говорит о своём старце, решил тоже с ним познакомиться. Ну и приехал сюда, познакомился и остался. Решил, что лучше, чем геронда Георгий, учителя монашеской жизни я себе не найду.

— Отче! Чем же всё-таки отец Георгий тебя привлёк? Чем он отличается от других духовников, тех же афонских, скажем? — продолжал вопрошать Флавиан.

— Дело не в том, чем он отличается… — задумчиво произнёс отец Кассиан. — Все духовники друг от друга отличаются: отец Ефрем Ватопедский отличается от игумена Григория Дохиарского, геронда Парфений из Агиа Павлу — от настоятеля Каракалу отца Филофея и так далее.

Выбор духовника — Вы это лучше меня знаете, отче, — дело очень интимное и индивидуальное, поэтому я скажу только от своего имени.

Лично о себе могу сказать, что, познакомившись с моим старцем, хотя я и повидал к этому времени многих старцев, духовников, подвижников и в России, и в Греции, и считал, что путь моей жизни уже определен и ясен, я вдруг увидел такие глубины духовной жизни, такие перспективы, что почувствовал себя маленьким ребенком. Потому что только в детстве у нас есть это ощущение постоянной новизны, ощущение того, что каждый день приносит тебе нечто новое и непознанное. Что всё — и мир, и ты — каждый день меняется. Что то, о чем ты только догадывался и не знал, как даже начать об этом думать, вдруг оказывается рядом — только протяни руку и возьми.