Александр Торик - Флавиан. Армагеддон

— Какие уж тут шутки, матушка! — я сурово сдвинул брови. — Я отца игумена в великой строгости содержу, иначе он… Ты вечерние таблетки, батюшка, опять забыл выпить? Желтенькую и две беленьких?

Флавиан покаянно кивнул.

— Матушка! — мой голос был почтительно-повелителен, — благословите нам стаканчик воды подать, отцу игумену вечерние таблеточки запить!

— Сейчас, сейчас! — мать Иеронима сама бросилась на кухню за водой.

Адельфи Ангелина, стоя в сторонке, прикрыла рот краем белого передника, стараясь не прыснуть от смеха.

Я посмотрел на неё величаво, в соответствии с нынешней должностью «благословлятеля» — она таки прыснула.

Мать Иеронима принесла воды, Флавиан принял вечернюю порцию лекарств. Мы закончили трапезу, помолились, и сестра Ангелина повела нас в кельи отдыхать. Убедившись, что у Флавиана в келье есть всё необходимое для сна и молитвы, я оставил его в одиночестве и проследовал за сестрой Ангелиной а своё пристанище.

— Какой у Вас, Алексей, батюшка замечательный! — вполголоса сообщила мне она, открывая дверь моей кельи. — Кроткий и с любовью ко всем. Прямо как наш старец!

— А то! — довольно согласился я. — Только вот про любовь ко всем… Не жалеет он себя ни капли, впахивает за троих, а здоровья никакого — ну помрёт он как герой «на амбразуре», а нас, своих чад, на кого оставит? И это любовь?

— Вот-вот! — закивала сестра Ангелина. — Точно как наш старец! Совершенно себя не жалеет и тоже больной весь. Недавно ему плохо стало, так во всех странах за него молились. Знаете, сколько людей у него окормляется? Не сосчитать!

В день по сто-двести электронных писем приходит, эсэмэсок штук по пятьсот, наверное. Мы ему даже телефон с большими кнопками купили, а то у него от непрестанного отвечания на эсэмэски пальцы больными стали!

Ездит всё время между четырьмя нашими монастырями, исповедует, с людьми беседует, — и с монахами нашими, и с прихожанами-греками, и со всеми, кто из разных стран к нему приезжает!

— Очень всё знакомо! — кивнул я. — Только у отца Флавиана международный компонент не такой широкий, а так тоже издевается над собственным здоровьем, нерационально силы расходует, за что мною и обличаем.

— Любите Вы его, Алексей! — улыбнулась, посмотрев мне в глаза, сестра Ангелина.

— Попробуй-ка его не любить, если он за тебя умирает каждый день…

— Как наш старец! — кивнула монахиня. — Доброй ночи Вам! Если холодно будет, возьмите второе одеяло, а то у нас не топят сейчас, денег не хватает…

— Доброй ночи! — попрощался я с приветливой сестрой Ангелиной.

Спал я крепко, видно, дорога и переизбыток впечатлений совсем обессилили меня — старею!

Но проснулся рано, ещё не звонили и не стучали в било. Умывшись, я отправился к келье Флавиана, тихонько приоткрыл дверь и услышал степенный игуменский храп. С души отлегло — батюшка отдыхает!

Однако время было уже его поднимать. Я открыл дверь и, стараясь не шуметь, вошёл в келью.

Ну конечно! Как обычно, кровать его оставалась так и не разобранной, а он сам, полностью одетый, тихо похрапывал, утонув в стоявшем в углу кельи старом мягком кресле. Выпавшие из руки чётки лежали рядом на коврике. Я поднял их и осторожно потеребил Флавиана за плечо.

— Вставай, отец игумен, подъём! Архангел в трубу протрубил, Царство Небесное проспишь!

— А, что? — забормотал проснувшийся батюшка, возвращаясь из «объятий Морфея» в наш бренный мир. — На полунощницу уже звонили?

— Нет ещё, минут через десять начнут!

— Уф, Слава Богу! — он потряс головой и посмотрел на меня проясняющимся взором. — Лёш! Дай руку, вытяни меня из этого кресла! А то я как сел в него помолиться перед сном, так сам встать и не смог, очень уж оно глубокое, видно, продавленное давно. Беднота у них тут…

— Да уж! — я протянул ему руку и с большим трудом вытянул могучее тело своего духовника из глубины его ловушки-седалища. — Небогато! Как у нас в начале девяностых во многих монастырях…

— Зато лица у них какие, ты обратил внимание, Лёша? Светлые лица, радостные, лица свободных и счастливых людей! Насколько это в нашей земной «юдоли скорби» при всей невидимой брани от диавола вообще возможно. А ведь — «каков поп»… Знаешь, я всё больше хочу с герондой Георгием пообщаться, чувствую — не зря нас сюда отец Александр направил.

За окном раздался знакомый стук деревянного молотка в «талантос», и вслед за ним деликатный стук в дверь батюшкиной кельи.