Александр Торик - Флавиан. Армагеддон

Кроме того, я сразу увидел, что тот дух, который я замечал в других подвижниках и старцах, присутствует и тут в полной мере, и это для меня было важным критерием истинности моего желания довериться именно этому человеку. Есть такое понятие — вкус благодати. Тот, кто испытал ее, знал ее вкус, тот сразу узнает ее в сердце другого.

— Согласен, это реальный аргумент! — кивнул Флавиан.

— Наш старец родился здесь неподалёку, в Трикале, которую вы проезжали, он родом из семьи священников. Что примечательно, к монашеству его душа потянулась в детстве, после прочтения поучений нашего русского старца, Серафима Саровского, которого в Греции очень почитают.

— На Афоне, — дополнил отца Кассиана Флавиан, — я слышал от греческих монахов такую фразу: «Россия дала мировому монашеству в последние два века двух великих старцев: в девятнадцатом — Серафима Саровского, в двадцатом — Силуана Афонского».

— Верно, отче! — кивнул отец Кассиан. — И тот и другой открыли, каждый по-своему, самую суть монашеского делания — обретение монахом Любви через стяжание благодати Святого Духа.

Этому же, обретению Духа Любви Божьей, учит нас и наш старец, геронда Георгий, это он ставит во главу угла всей жизни и братства, и сестричества.

Свободу в подвиге и Любовь!

Старец — категорический противник всякого принуждения в духовной и монашеской жизни, он никогда не обременяет никого чем-либо, чего сам человек не готов принять добровольно и с желанием. Это касается как монастырских послушаний, так и внутренней аскетической жизни.

— Послушаний? — в один голос переспросили мы с Флавианом.

— Ну да, послушаний, — подтвердил отец Кассиан.

— Так, отче! Как говорят, «с этого места поподробнее». Что значит свобода в монастырских послушаниях? — оживился Флавиан. — Монах может выбирать, исполнять или не исполнять то или иное послушание?

— Скорее, его не благословят исполнять такое послушание, которое ему будет по какой-либо причине непосильно или неприятно! Послушание — не самоцель в монашеской жизни, оно не должно расстраивать душевное состояние и молитвенный настрой брата или сестры.

Как говорится: «доброохотнодаятеля любит Бог» и «невольник не богомольник»!

— А как же «послушание паче поста и молитвы», «копать от забора и до обеда следующего дня», «батюшки в храме за вас помолятся», «налево кругом марш!» и т.п.? — не удержавшись, вставил я «свои пять копеек» в разговор отцов.

— У нас такое невозможно! — улыбнулся отец Кассиан. — Впрочем, вы сами всё увидите, когда побудете у нас и пообщаетесь с братией и сестрами.

— Знаешь, отче! — задумчиво сказал Флавиан, — мне вспомнился один из наших русских настоятелей открывшегося в «перестройку», некогда очень знаменитого северного монастыря, ныне в сане епископа.

Как мне рассказывали братия его обители, когда он начал ездить на Афон, подружился с отцом Ефремом Ватопедским, стал перенимать некоторые афонские традиции монашеской жизни, утраченные у нас в советское время, — то собрал как-то раз братию и объявил им: «У кого из вас обительское послушание препятствует молитвенной жизни — обращайтесь напрямую ко мне, я буду решать вопрос с заменой послушания»!

Это тогда многими настоятелями других российских монастырей было прямо как «крамола» воспринято!

— Приехали! — сказал отец Кассиан, останавливая машину перед невысокими решётчатыми воротами, за которыми виднелась в темноте ночи невысокая церковь классической греческой архитектуры.

— Батюшка! Как мы рады, что вы приехали! — встретила нас радостным возгласом открывшая калитку высокая худая монахиня с большими блестящими глазами, действительно излучавшими искреннюю радость и приветливость. — Благословите!

— Благодать Господа нашего… на монахине…? — Флавиан вопросительно посмотрел на благословляемую им «черницу».

— Иерониме! — ответила та и поцеловала благословившую батюшкину десницу.

— Вы тоже русская, мать Иеронима? — не утерпев, поинтересовался я.

— Я… — на мгновенье замешкалась монахиня, — я родилась и выросла в Белоруссии, потом жила в Израиле, там приняла Крещение и стала монахиней, потом с Герондой приехала сюда. По языку и культуре я русская, а по национальности…

— Православная христианка, — закончил за неё Флавиан. — Во Христе есть одна национальность — христианин!

— Вот и наш старец так же говорит, — улыбнулся отец Кассиан, — поэтому у нас здесь и братство, и сестричество интернациональные, или вненациональные, собранные из более чем двадцати стран.