Акош Кертес - Стеклянная клетка

Он был весел, Магдольна довольна и счастлива, но, если Густи веселость прибавила смелости, чуть ли не дерзости, она от счастья смутилась и оробела, так как все свои тридцать с лишним лет прожила в убеждении, что жизнь — чреда мучений и невзгод и удел наш — терпеть, зная вдобавок по опыту: за все в этом мире приходится платиться; любая, самая малая радость до сих пор дорого ей доставалась, и, когда вдруг выпадала удача, это казалось чем-то противоестественным, почти греховным, что ДАРОМ НЕ ПРОЙДЕТ. Ни одного счастливого или просто безоблачного мгновения Магдольна не переживала, не чувствуя себя потом виноватой; вот и сейчас, когда Густи, натянув брюки, пошел открывать, она, подгоняемая сознанием вины, не подумав, устремилась за ним (вместо того чтобы сначала с его помощью застегнуть молнию на спине и привести себя наскоро в порядок, пока он будет впускать гостей) — и жалась теперь позади, разалевшаяся, растрепанная, босая и в расстегнутом платье, стараясь держаться спиной к стене и как-нибудь привлечь внимание мужа к своему бедственному положению.

Густав Виг не замечал, однако, тайных сигналов жены, ее сдавленного шепота, опасливых кивков и мановений; Густав Виг с задорной, а с точки зрения Магдольны, прямо-таки заносчивой улыбкой стоял в дверях перед глазеющим на них людским сборищем, при виде которого она вконец, насмерть перепугалась, ожидая немедленной самочинной расправы за свое блудодеяние и лишь единственной милости желая: прежде чем посыплются удары, застегнул бы кто-нибудь молнию у нее на спине. По нестройному гомону на галерее (которому не давала стихнуть Варга) поняла она только, что народу больше, чем полагалось бы: кроме гостей, она узнала еще привратника, озабоченно заглядывавшего в квартиру с резиновой шляпкой прокачки под мышкой; различила бас сапожных дел мастера и члена домового комитета Шумаковича, а поодаль — это, кажется, Халлиха, ее злорадно пламенеющая волосяная копна.

— Густи… — шепнула она, пока тот обменивался через порог приветствиями: «А, это вы?.. Здорово!.. А мы соснули малость… заходите». — Густи же!..

— Чего тебе? — внезапно обернувшись, спросил он громко и даже, принимая в расчет недавние ласки, пожалуй, раздраженно; «молнию», — прошептала она, но Густи, словно не понимая, опять переспросил громогласно: «Что еще там у тебя», хоть плачь; Магдольна глазами указала назад, наконец он подошел, схватил ее за руку, обернул голой спиной к себе, выставив на всеобщее заинтригованное обозрение, и потянул за молнию, но та застряла на полдороге, ни туда ни сюда, как Густи ни дергал. «Ну все, конец», — подумала Магдольна, на том и успокоясь, конец так конец; а Густи, с неловким мальчишеским упрямством возясь с застежкой, стал, наоборот, нервничать, задор его явно поубавился, и Магдольну последние силы оставили при виде его замешательства: безвольно опустив голову, стояла она и покорно ждала своей участи.

— Газ… — послышался голос привратника. — Газ в квартиру не нашел?

(«Значит, это сон, — подумалось Магдольне. — Если газ, значит, мы с Густи уснули, и все это мне только снится».)

— Какой еще газ? — раздается голос Густи.

— Давайте-ка все-таки проверю… с вашего позволения… раз уж я здесь…

Шум шагов; привратник с Шумаковичем проникают в квартиру, Густи срыву дергает застежку кверху, та подается, но тут же больно защемляет кожу («выходит, не сплю», — чуть не вскрикнув и закусывая губу, делает вывод Магдольна и зажмуривается, готовая ко всему: землетрясению, светопреставлению, вот сейчас стены рухнут…), но случилось другое: кто-то, отстранив Густи, завозился сзади, «ну-ка пустите, Густик, — слышится другой голос, — мы, женщины, в этом больше понимаем», раз — и молния взлетела до самой шеи, будто смазанная маслом, Магдольну повернули, «видно, сам бог нас привел», — сказал тот же голос, она открыла глаза: Бёжи Варга, лукаво подмигивая, стояла перед ней. «Выспались, ну и прекрасно, терпеть не могу, когда хозяева носом клюют!»

Густи с неопределенной ухмылкой захлопнул наконец дверь за разочарованно удалившимися ни с чем привратником и г-ном Шумаковичем; жилище Вигов было ограждено от непрошеных вторжений извне, и Магдольна осмотрелась с облегчением; с приглашенными их осталось всего шестеро, и она попыталась соблюсти правила гостеприимства: поздоровалась с Лехелом Варгой, который холодно взглянул на нее, не потрудясь даже разгладить складки на величественно-непроницаемом лице; довольно естественно и непринужденно обняла Мазуршу, испуганно вырвав руку у Мазура — тот, щелкнув каблуками, хотел приложиться к ней, как истый джентльмен или какой-нибудь довоенный парикмахер, глядя на Магдольну, как ни разу за все шесть лет знакомства, будто впервые открыв в ней даму, а в себе — галантного кавалера (в чем собственно, ничего особенного не было, просто никогда прежде не случалось), и не одна она, но и Мазурша это приметила, метнув колючий взгляд на мужа, а потом на нее; не упустила и Бёжи и, приобняв хозяйку, поддела Мазура насмешливо: «Видите, Лаци, как женщина хорошеет, когда выспится; а я уж и не припомню, когда привел господь поспать в свое удовольствие». Последний камешек был в огород мужа, но тот будто и не слышал.