Доменико Старноне - Шутка [litres]

– Ладно.

– И буду спать одетым.

– А вот это нет.

На секунду он погрустнел, потом справился с собой, и в целом завтрак прошел спокойно. Зато оказалось непросто убедить его, что я должен закрыться в ванной для гигиенических процедур.

– Что такое гигиенические процедуры?

– Душ.

– А что я буду делать, пока ты будешь в ванной?

– Что хочешь.

Он подумал и, похоже, сдался.

– А можно я тоже приму душ?

Я велел ему взять чистое белье, затем поставил его под душ, а он своим обычным назидательным тоном напомнил мне: «Если купаться после еды, от этого можно умереть». Заметив, однако, что я не собираюсь спасать ему жизнь, он начал подпрыгивать, приплясывать, набирать воду в рот и брызгаться, кричать: горячо, горячо! Я его вытер, одел и выставил из ванной, сказав, что теперь моя очередь. «Можно мне остаться?» – спросил он. Я сказал: нет – и несколько минут слышал, как он прыгает в коридоре и что-то напевает. Потом он вдруг начал изо всех сил крутить дверную ручку, бить ногами в дверь, кричать: «Дедушка, я тебя вижу через скважину» и «Впусти меня, мне надо пипи, мне надо кака». – «Не шуми и будь послушным!» – крикнул я, и он тут же затих. Я наспех вытерся, оделся и распахнул дверь.

– Я не шумел и был послушным.

– Ну наконец-то.

– Когда у меня вырастет такая же пиписька, как у тебя?

– Ты что, правда смотрел в скважину?

– Да.

– У тебя вырастет пиписька гораздо лучше, чем у меня.

– А когда?

– Скоро.

Вдруг раздался громкий, решительный звонок в дверь. Мы с Марио растерянно переглянулись. Еще не было и восьми, кто это мог быть?

– Возьми большой нож для мяса и положи его на столик в прихожей, – посоветовал Марио.

– Зачем? Разве папа берет нож всякий раз, когда звонят в дверь?

– Нет, так делает мама, когда папы нет дома.

– А мы, мужчины, сильные, нам не нужен нож.

– Я боюсь.

– Тут нечего бояться.

Я пошел открывать. Передо мной стоял мужчина лет пятидесяти, худой как щепка, среднего роста, с изрезанным морщинами лицом и редкими волосами. Он держал в руке игрушки – красный грузовик и пластиковый меч, и я догадался, что это отец мальчика со второго этажа. Изобразив на лице радушие и любезность, я сказал:

– Большое спасибо, но вам не стоило беспокоиться, это было не так уж срочно.

Он смутился и произнес извиняющимся тоном:

– Это жена меня заставила, покоя не давала.

– Жены, они такие.

– Но все равно синьора Кайюри не права.

– В смысле?

– Она не понимает, что моему сыну шесть лет, и, поскольку у него не так много игрушек, как у Марио, он иногда прячет некоторые из них, чтобы поиграть одному.

– Пусть играет, не беспокойтесь, Марио сам оставляет их ему на какое-то время. Правда, Марио?

Марио, который стоял, вцепившись в мою ногу, внятно произнес «да». Сосед сказал:

– Я знаю, что Марио сам их оставляет, но синьора Кайюри этого не понимает. Поэтому будьте добры передать ей, чтобы ваш мальчик больше не спускал ведерко с игрушками и не приходил к нам. У нас в семье воров и жуликов нет. Воруют те, кому хватает денег, чтобы купить целую кучу игрушек.

– А сейчас вы не правы. Моя дочь не ворует, она работает.

– Я тоже работаю. Но ваша дочь говорит, что мы воруем, а это неправда. До свидания, Марио, извини, ты тут ни при чем, тебя мы любим.

И он протянул Марио игрушки. Мальчик взял их, но грузовик выскользнул у него из рук и упал на пол.

– Зайдите, я угощу вас кофе, – сказал я.

– Считайте, что я согласился. Всего доброго.

И ушел пешком по лестнице, не воспользовавшись лифтом. По-видимому, он действительно выполнял поручение жены, и делал это неохотно. Мне он показался славным человеком, я с удовольствием поговорил бы с ним о том, каким был Неаполь во времена моего детства и моей юности, до того, как я его покинул, о том, как в те времена все, и добро и зло, казалось лишь отражением среды, в которой я родился, и как сегодня и добро и зло кажутся глубоко въевшимися в человеческую плоть. Хотя у меня было полно работы, хотя было только восемь утра, я чувствовал потребность поболтать со взрослым человеком, мне уже надоело общаться только с ребенком. А Марио, подобрав грузовик, крикнул вслед соседу:

– Я положу его в ведерко и спущу Аттилио.

– Ничего ты не спустишь, – сказал я. – Иди к себе в комнату и сиди там. Сегодня я не хочу, чтобы мне мешали.

Не знаю уж, сколько времени я потратил на то, чтобы объединить созданные в эти дни эскизы и наброски и скомпоновать из них десять иллюстраций приемлемого качества. Работал я на совесть, работал так, словно перед глазами у меня действительно была старая квартира в мельчайших деталях и ее обитатели – боязливые или агрессивные, клубок юных тел, расплющенных о прозрачную стену, которая отделяла меня сегодняшнего от всего того, чем я мог стать. Эти существа ползали, подпрыгивали, извивались, боролись друг с другом, мучили друг друга, и, чтобы придать им законченный облик, я исчерпал в десяти иллюстрациях весь опыт моей жизни. Но я не мог целиком отдаться работе, я боялся, что забуду о Марио, который играл где-то в дальнем конце коридора, и еще больше боялся забыть о самом себе. Поэтому удовольствие от работы ни на миг не превозмогло напряжения. Просто я использовал все профессиональное умение и всю тщательность, на какие только был способен, а закончив, понял, что вкалывал исключительно для того, чтобы иметь право сказать себе: видишь, иллюстрации вчерне готовы, и я сделал их так, как ты хотел. Но не стоит рассчитывать, что они понравятся издателю.