Кристина Кабони - Таинственный язык мёда [litres]

– Видишь? Они признали тебя. Теперь ты тоже их хранительница, доченька.

– Хранительница?

– Да. Отныне ты, Анжелика Сенес, хранительница пчел.

– Как ты, Яя?

Молчание, затем легкий смех, будто дуновение ветерка.

– Да, как я.

Пока она ехала, все вокруг пробуждалось к жизни. К малолитражкам, которые обгоняли ее, присоединись громадные тракторы с огромными колесами и прицепами и несколько повозок с лошадьми или навьюченными ослами на выкрашенных в красный поводьях. По краям дороги деревья уступили место строениям: лачугам, домишкам и особнячкам.

Зазвонил телефон, она протянула руку, чтобы подключить наушник.

– Да?

– Привет, это я.

Анжелика продолжала смотреть перед собой на дорогу:

– Привет.

– Я не вовремя?

Она поджала губы.

– Как дела, мама?

Повисла пауза, затем легкая ухмылка.

– Это я тебя учила не отвечать вопросом на вопрос, помнишь?

Она ничего не сказала, но на губах заиграла улыбка: «Да, мама».

– Ну и где ты на этот раз? – голос Марии был мягким, как бархат, и ласковым.

– Во Франции. Я разве тебе об этом не писала по электронной почте?

– Я не часто проверяю почту, тебе бы следовало это знать. – И снова молчание, и снова длинная пауза. – Ты собираешься возвращаться в Италию? – вдруг спросила мама, будто слова давно повисли на губах, а сейчас вырвались наружу.

Анжелика нахмурилась:

– В следующем месяце, как и договаривались. А что?

– Я подумала, может, мне стоит отправиться в путешествие.

Странно. Ее мама ненавидела саму идею ехать куда-нибудь на поезде. А самолетов боялась, как огня.

– И куда ты собралась?

И опять пауза, словно Мария никак не могла подобрать нужные слова. – Еще не решила. Просто уже столько времени прошло, как Дженнаро… Слишком много. – Ее голос надломился.

Прошло два года со смерти Дженнаро Петри, ее второго мужа, но Мария Флоринас все продолжала оплакивать его с непроходящим отчаянием. Однако такая откровенность удивила Анжелику. Совсем не в стиле ее матери.

– Перестань мама, ну что случилось? Мне есть о чем беспокоиться?

– Нет, что ты. Просто в церкви появился новый священник, дон Пьетро. Он организует поездки. По монастырям, церквям… – Она снова замолчала. – У всего этого даже есть название, представляешь? Духовный туризм. Вот. Я решила поехать. Поэтому тебе и звоню…

Анжелика задумалась, взвешивая услышанное. Этому ее тоже научила она. Идти дальше, углубиться в тон голоса, в интонацию, в недосказанное. Обычно в паузах кроются намерения и истина. Она это знала, прекрасно знала. Как и то, что ее мать ей врала. В какой-то момент ей захотелось остановить фургон и вступить с мамой в дискуссию. Но, инстинктивно притормозив, она снова двинулась в путь. Что тут скажешь, ничего не поделать – Мария уже не передумает. Оставалось лишь ждать.

– Ты уже точно решила?

– Ну да, конечно. И потом, я ведь не прямо сейчас уезжаю. Сначала нужно кое с чем разобраться.

– И с чем же это?

– Ничего такого, из-за чего тебе следовало бы волноваться, ерунда.

– Иными словами, меня это не касается…

– Успокойся. Я тебе позвоню, хорошо? А ты мне не звони.

Анжелика нахмурила лоб:

– Что? Это почему еще?

Ставить четкие границы в их отношениях было в стиле ее мамы. Уже, наверное, следовало бы привыкнуть. На самом деле так было всегда. С одной стороны, мама, которая все устраивала и решала – что, почем. А она подстраивалась, или, по крайней мере, пыталась. Хотя это неожиданное требование показалось ей странным. Пережив первый болезненный укол, она поняла, что что-то и правда случилось.

– Я не хочу, чтобы ты бросала деньги на ветер.

Резкий ответ последовал незамедлительно, и это успокоило ее. Вот это уже в мамином стиле. Анжелика покачала головой, лицо озарила легкая улыбка. Что тут возьмешь, мама была кладезем абсурдных противоречий, которые, соединившись все вместе, являли собой одну из тех невероятных мелодий – вроде тех, что создавали барабаны и одновременно скрипки. Резких, отточенных и одновременно щемящих.

– Хорошо. Тогда буду ждать твоего звонка. – Она хотела прекратить разговор, как вдруг в ее голове слова сами оформились и вырвались наружу: – Я люблю тебя.

Повисшее молчание превратилось в натянутую струну, и Анжелика тут же пожалела об этих словах, продиктованных эмоциями. Не следовало их произносить. Маме они не нравились, они приводили ее в замешательство. Она уже собиралась сказать, что у нее просто вырвалось, что ей уже некоторое время не по себе, она не спит ночами, как вдруг Мария разразилась рыданиями.