Давид Сафир - Баллада о Максе и Амели [litres]

– То есть как это попрощаться? Ты не можешь попросту взять и улететь. Оставайся со мной! Ты ведь моя подруга!

– Ты найдешь себе подругу получше, чем я.

– Получше? Ты – единственная подруга, которая у меня когда-либо была. Я не дружила даже со своей собственной сестрой!

– Поверь мне, ты найдешь себе подругу лучше, чем я, – повторила Синее Перышко свое предсказание.

– Подруги лучше тебя быть не может, – возразила я.

– Почему не может?

– Ты – подруга, которая… – я стала подыскивать слова, которые больше всего подошли бы этой маленькой птичке.

– Которая что?..

– Которая… которая прощает.

– Подруги для того и существуют, чтобы прощать.

Я попыталась вдохнуть ее запах. То, что от нее пахло кровью, не имело для меня значения. Мне хотелось почувствовать близость Синего Перышка. Однако едва я сделала глубокий вдох, как тут же закашлялась.

– Пепел? – спросила Синее Перышко.

Я продолжала кашлять.

– Он у тебя не в легких, – сочувственно констатировала птица, – он у тебя в сердце.

Мне стало немного легче оттого, что Синее Перышко прочирикала это так ласково.

– Рана, тебе необходимо наконец избавиться от этого пепла.

– Но как я могла бы это сделать? – спросила я и тут же снова начала кашлять.

– Для этого ты должна осознать то, что осознала, когда я умерла.

Я изо всех сил пытаюсь понять:

– Что я ни в чем не виновата?

– Что ты не смогла бы спасти ни одну из тех собак, которых заперли в клетках.

– Но ты ведь и сама все никак не можешь простить себе гибель своих братьев и сестер, – возразила я.

– Я приняла неправильное решение. И тем самым привела свою стаю к смерти. Ты же принимала только правильные решения. Если бы ты осталась там, рядом с сидящими в клетках собаками, вы с Максом оба тоже погибли бы. Безо всякого смысла. А так ты спасла хотя бы его. Я же, наоборот, поступила неправильно.

– Я все равно не смогу простить себе то, что бросила других собак в беде.

– Нет, еще как сможешь.

– И каким же это образом?

– Прояви доброту к самой себе.

– Проявить доброту? – не поняла я.

– Я уже больше не могу проявлять доброту к тебе, Рана. Всего хорошего! – прочирикала Синее Перышко в последний раз и растворилась в воздухе.

Я всмотрелась в темноту и попыталась уловить ее запах, но даже он улетучился.

Проявить доброту к самой себе – может, в этом и заключался способ, при помощи которого можно было удалить пепел из моего сердца?

Я закрыла глаз и попыталась поверить словам Синего Перышка. Поверить в то, что я не виновата ни в ее смерти, ни в смерти тех собак, запертых в клетках. Я ничего не смогла бы сделать для этих бедняг. Мне хотелось больше уже не терзать себя этими ужасами, предотвратить которые я попросту не могла. Я хотела проявить доброту к самой себе.

Проснувшись на следующее утро, я глубоко вздохнула. Дышать стало легко. Неужели пепел наконец-таки – наконец! – исчез из моих легких? Пока Макс потягивался, я вскочила и посмотрела на то место на соломе, на котором сидела Синее Перышко.

Я, похоже, так ослабела от холода и усталости, что мне в полусне почудилось, будто здесь была Синее Перышко. Однако без нее – пусть даже и воображаемой – я никогда не смогла бы избавиться от своего чувства вины. Получается, для того, чтобы простить саму себя, нужна помощь подруги. А умершая подруга живет еще столько, сколько о ней вспоминают.

В хлеву было так холодно, что от собственного дыхания у меня перед мордочкой образовывались облачка пара. Пока Макс медленно поднимался на ноги, я думала о том, что мне предсказала Синее Перышко: я найду себе подругу получше, чем она. Это было для меня чем-то невообразимым.

Макс подошел к двери, выглянул наружу и сказал:

– Снег больше не идет.

Он, похоже, хотел снова отправиться в путь.

– Давай проведем всю зиму здесь, – предложила я.

– Как это?

– Мы вполне можем здесь жить. Мы будем выходить из хлева только для того, чтобы поискать себе еды. Здесь мы защищены от непогоды.

– Но здесь мы замерзнем и умрем, – возразил Макс.

– Почему ты так думаешь?

– Зимой здесь, в горах, может быть еще холоднее.

Еще холоднее? Такого я не могла себе даже представить.

– У нас есть только один выход… – сказал Макс.

– Нам необходимо найти твой дом, не так ли?

– Именно так.

Мы вышли из хлева, который я уже начала было воспринимать как свой новый дом, и пошли по снегу, который стал еще более глубоким, чем вчера. Каждый шаг по этому глубокому белому покрову был труднее предыдущего. Едва мы спустились по склону пригорка на дорогу, как я уже остановилась, чтобы передохнуть, и проглотила немного снега, чтобы утолить жажду. Меня радовало то, что, по крайней мере, моя шерсть потихоньку согревалась от падающих на нее лучей солнца. После того как и Макс проглотил немного снега, мы пошли дальше. Автомобили оставляли в снегу глубокие длинные следы, по которым нам было легче идти, пусть даже нам то и дело приходилось отходить с них в сторону. По мере того, как мы поднимались в гору, дорога становилась все более крутой. Мы шли всю первую половину дня, ни разу не остановившись, чтобы передохнуть, пока не увидели на очередном повороте дороги мертвую кошку. Ее переехал автомобиль. Мы с Максом обнюхали ее труп. Пахло от него нехорошо, но мы были очень голодны и при этом не смогли бы поймать и убить в этих горах каких-либо животных. Возможно, они все стали такими разумными, что ушли зимовать в какую-то другую местность. Вообще-то и нам следовало бы поступить так же.