Лиз Тренау - В любви и на войне [litres]

– И больше никаких войн?

– Больше никаких войн.

– Обещаешь?

– Обещаю. А теперь спи.

Она задула свечи и снова легла на свою койку. Когда ее глаза привыкли к полутьме, она смогла разглядеть металлические арки, поддерживающие потрепанную зеленую брезентовую крышу. Она подумала о сотнях, а может, и тысячах тяжело раненных и умирающих солдат, которые, должно быть, тоже рассматривали эту крышу, радовались, что их увозят с поля боя, но, вероятно, мучились от боли и гадали, выживут ли после полученных ран.

Она старалась не думать о мучениях солдат противников, искалеченных и умирающих, которых перевозили в этой санитарной машине, или о телах погибших, выложенных штабелями, транспортируемых на кладбища. Старалась не думать о немецких снарядах, пулях и ядовитых газах, которые несли смерть и муки всем этим людям. Может, души усопших до сих пор витают тут? Она проклинала кайзера и его политиков: как могли быть они настолько слепы, чтобы верить, что несколько тысяч квадратных километров территории стоят таких потерь, такой бесчеловечности по отношению к людям?

Когда сегодня она увидела окопы, то была глубоко потрясена, особенно когда Фредди указал на немецкие позиции всего в нескольких сотнях метров от линии англичан. Она никогда не могла подумать, что Генриху и его друзьям приходилось жить в таких жутких, суровых условиях, лишенных минимальных удобств. И все это время, в пределах слышимости от них, на стороне противника солдаты точно так же мучились, изо дня в день цепляясь за обычную жизнь – есть, спать, содержать себя в чистоте, насколько это возможно. И все это в постоянном страхе перед обстрелами и снайперскими пулями. Неудивительно, что многие теряли рассудок.

Перед ее внутренним взором всплыло лицо хозяина гостиницы, искаженное и красное от ярости. Она не винила его – любого англичанина, француза, бельгийца или американца встретили бы сейчас в Берлине точно так же. Она не чувствовала горечи, раны все еще слишком свежие. Эта страна, до тех пор совершенно мирная, была захвачена и уничтожена ее соотечественниками.

Бельгийцы потеряли так много своих близких. Вряд ли удивительно, что они ненавидели немцев. Когда ее ложь открылась, это, должно быть, обострило их негодование и подозрения, что привело к диким, невероятным домыслам.

До войны любой желающий мог свободно путешествовать по всей Европе, немцы были желанными гостями в любой стране. Теперь, в результате неуемной национальной гордыни, все это было изничтожено. Вместо этого остались лишь смерть, разруха и взаимная ненависть. Марту переполняло чувство глубокого, жгучего стыда, от которого ее лицо горело даже под колючим солдатским одеялом.

Потом она вспомнила: что может быть важнее того, что ее Генрих жив? После всех этих лет скорби они завтра вернутся в Берлин и смогут начать поиски ее мальчика. Уже засыпая, она позволила себе представить момент их первой встречи, их первые объятия, его возвращение домой, воссоединение их маленькой семьи. Они наконец смогут смотреть в будущее, где их ждет мир и процветание.

Элис нигде не было видно, но Руби больше не могла ждать: Сесиль скоро закончит подавать ужин.

Спускаясь вниз, она услышала английскую речь.

Эдит первой заметила ее.

– Еще раз здравствуйте, – приветливо воскликнула Эдит. – Какое очаровательное место! У них нашлись для нас две комнаты, и мы этому несказанно рады. – Рядом с ней стоял Джимми, опираясь на две палки. Его лицо было все еще бледным как полотно, в глазах плескалась тревога, а брови беспокойно хмурились. Но тики и нервные судороги, мучившие его прежде, все же прекратились, во всяком случае, на какое-то время. – Завтра мы едем домой, мой дорогой, да?

Джозеф, который стоял у стойки с месье Вермюленом, узнал ее, и на его лице расцвела чуть кривоватая улыбка.

– А, мисс Бартон! У нас не было времени отблагодарить вас как следует.

– Он выглядит лучше.

– Мы можем угостить вас бокалом вина попозже? Это наименьшее, что мы можем сделать.

– Сейчас я иду на ужин. Но, может быть, потом?

Она прошла в столовую и села на свое обычное место. Глянув на пустой стол Марты и Отто, Руби подумала о том, как они там устроились на ночь. По крайней мере, они в безопасности, и это всего на одну ночь. Удалось ли Фредди преодолеть свою ненависть к немцам и принести им то, о чем она просила? Она была уверена, что он все сделает как надо, – она уже видела, как оттаяло его сердце по отношению к мальчишке. Завтра эти двое отправятся домой – возможно, к радостному воссоединению со старшим сыном.