Иоахим Новотный - Избранная проза

Наконец задняя дверца распахивается.

— Садись!

Я мигом вскакиваю в машину, словно только и ждал приглашения. В тот же миг резкий рывок с места вжимает меня в спинку сиденья.

На самом-то деле мне всегда хотелось хоть разок поездить в полицейской машине. Правда, сейчас я слишком возбужден, чтобы обращать внимание на разные мелочи. А паренек в форме жмет как бешеный прямо поперек затвердевших следов гусеничного трактора. Меня мотает от одной дверцы к другой. В конце концов упираюсь руками сразу в обе и таким манером удерживаюсь в вертикальном положении.

— Теперь налево! А вон там направо! И прямо по косогору.

Во дворе старой школы верно и преданно ждет меня мой велик. Я рванулся было к нему, чтобы привести им обоим дальнейшие доказательства истинности своих слов. Однако старший подталкивает меня к дому.

В комнате ничего не изменилось. Книги по-прежнему лежат на столе. Горшки с цветами стоят на окне, как и стояли. Только маятник у часов висит неподвижно. И я говорю:

— Его все еще нет.

Теперь я смотрю на комнату совсем другими глазами. Нужно знать того, кто здесь живет. Только тогда она покажется жилой.

— И здесь живет твой дед?

После его вопроса комната кажется уж совсем заброшенной.

Если я теперь начну что-то мямлить и объяснять, они мне ни за что не поверят! Поэтому я решительно подхожу к шкафу, поднимаюсь на цыпочки и вытаскиваю из-за консоли ключ. Потом открываю стеклянную дверцу часов и осторожно завожу механизм. Десять оборотов. Когда я легким толчком привожу в движение маятник, младший полицейский облегченно вздыхает.

— Где он может быть, твой пра… твой дед?

— Понятия не имею, — говорю я, засовывая ключ на место.

Старший берет со стола книгу учета наказаний, рассеянно листает ее и с шумом захлопывает.

— В любом случае, — говорит он, — как только найдешь старика, оба немедленно должны покинуть деревню.

У меня непроизвольно вырывается услужливое:

— Ясно!

Да только — зачем? Ведь он все равно не верит ни одному моему слову. Еще не переступив через порог, он оборачивается.

— А мы будем держать тебя в поле зрения!

И я киваю, как будто он ждет от меня подтверждения своей правоты.

Младший некоторое время молча глядит на меня. Сперва у него такое выражение, как будто он хочет сказать: не обижайся, парень, но порядок есть порядок. Однако что-то в моем лице, видимо, его отталкивает. Он вскидывает руку к фуражке и принимает официальный вид.

— Мы ищем мужчину лет сорока с небольшим. Волосы темно-русые. Усы тоже. Рост примерно сто семьдесят.

— Вооружен?

Полицейский удивлен.

— Как тебе в голову пришло?

— Да так просто подумал.

— Если не будешь вставать ему поперек дороги, он ничего тебе не сделает. Одними женщинами интересуется, понял?

— Ясное дело, — отвечаю я.

И он тоже уходит, а я остаюсь один на один со своим стыдом. Все-таки в туннеле я имел дело с толщей камня над головой. С тоннами бесчувственного камня. Тут у кого хочешь душа в пятки уйдет. Если рассказать Луцу, он обязательно скажет: «Ну и положеньице, с ума сойти. Я бы тоже сдрейфил!» Но о том, что у меня после встречи с двумя мужиками в форме дрожат коленки, придется умолчать.

На меня вдруг нападает нестерпимая жажда. Бутылки «колы» лежат в сумке на багажнике велика. Но я не в силах выйти во двор. Ноги как ватные, не держат. И я прижимаюсь спиной к стене и мешком оседаю на пол. Затылком чувствую, что обдираю штукатурку. И я мотаю головой из стороны в сторону, как делал в детстве, когда меня пугали букой.

На коньке церковной крыши сидит дрозд-самец. Если правда, что пишут ученые о птицах, он поет для того, чтобы застолбить свой участок. Теперь все самочки здесь — его. Сам он не понимает, что делает. И имеет право на отсрочку. Я не хочу быть похожим на эту птицу. Эта мысль помогает мне подняться.

Теперь, когда полиция все равно обо мне знает, я могу передвигаться открыто, так сказать, на виду у общественности. Общественность состоит из вороны, с любопытством разглядывающей меня, сидя на голой ветке дерева. Кроме того, с треснувшей пополам афиши на стене какого-то дома глядит на меня одним глазом известная киноактриса — второй глаз у нее оторван. Стоит ли причислять сюда и солнце? Оно сейчас стоит высоко над деревней между востоком и югом; но поскольку солнце освещает полпланеты, вряд ли оно вообще что-либо видит.

Я намеренно иду как можно медленнее, прикидывая, где бы мог быть дед. Старики имеют обычай прощаться с тем местом, которое покидают. Даже вещам и предметам говорят «до свидания». И теням тех, кто прожил с ними жизнь. Когда-то давно кладбище было рядом с церковью. Там и нынче еще попадаются в высокой траве отдельные облупившиеся надгробия. У кого хватит терпения и догадливости, сможет разобрать готические буквы на их плоских гранях. Буквы поведают об упокоившихся вечным сном благочестивых господах. Умершие позже простые люди захоронены на новом кладбище. Я один раз побывал там с матерью. Оно расположено недалеко от деревни, прямо на пустоши. Наши семейные могилы сразу у ограды, там еще высокие туи растут. Мать подвела меня к небольшому надгробию из клинкерного кирпича. Сложено очень аккуратно. Кверху сужается уступами, и каждый уступ облицован блестящей металлической пластинкой. Посередине вмурована черная отшлифованная до блеска плита, из нижнего левого угла которой золотая пальмовая ветвь плавной дугой огибает надпись и кончается в правом верхнем углу. Имена прабабушки и прадедушки. И обязательно даты. Дата смерти у прадедушки отсутствовала, и я, хоть и не сразу, сообразил, почему. Ведь мой прадед еще жив. Просто он заранее сам обо всем позаботился.