Иоахим Новотный - Избранная проза

Потом я стряхиваю кирпичную крошку с джинсов. Лишь на коленках остается желтоватое пятно. И ухожу с территории этого странного завода. А сам думаю: сюда меня уже нипочем не заманишь!

Этой клятвой я как бы навек перечеркиваю в своей памяти туннель, в котором жалкий слабак ползает на карачках и зовет на помощь.

Сквозь по-зимнему голый кустарник я вламываюсь в чей-то цветущий сад. Ревень тянется в рост. Сорняки демонстрируют свою мощь. Вокруг вишни, жужжа, как бесноватые, суетятся работяги-пчелы. И посреди всего этого великолепия стоит остов автомашины без стекол и колес. Мне неудобно входить в чужой дом. Но чтобы выбраться на улицу, придется пройти через сени.

В затхлом воздухе намешаны запахи побелки и специфические для каждого дома запахи жилья. И опять я чувствую себя не в своей тарелке. Входная дверь болтается на петлях и чуть было не захлопывается у меня перед носом. Я бросаюсь вперед и подставляю плечо. Таким манером мне удается не дотронуться до ручки. Одним прыжком я выскакиваю на улицу, то есть на свободу.

И оказываюсь прямо перед радиатором оливкового «вартбурга». Полицейские явно озадачены не меньше меня. Мы молча глядим друг на друга. Боковые стекла машины опущены. Между ними и мной нет ничего, кроме стены страха и недоверия.

Водитель спохватывается первым. Кашлянув, он выходит из машины. И я невольно начинаю играть ту роль, на которую меня толкают мои внешние данные. Такой милый белокурый дисциплинированный мальчик. Во всяком случае — полная противоположность головореза. Полицейский прикладывает руку к козырьку. Теперь ему полагалось бы поздороваться и назвать свое звание и фамилию. Но он отдергивает руку, словно обжегшись. И в нерешительности оглядывается на второго, сидящего на правом сиденье.

— Это не он.

— Спроси, не видел ли он чего.

Мой возраст имеет и свои преимущества. Взрослые, не контактирующие с нами повседневно, часто не знают, как к нам обращаться — на «ты» или на «вы». Это их всегда здорово озадачивает.

— Ты кого-нибудь… Вы кого-нибудь видели?

Я делаю вид, что не замечаю его смущения. И отвечаю, преданно глядя ему в глаза:

— Не. Никого. — Второе слово — лишнее; оно лишь доказывает, что я не совсем готов полностью воспользоваться своим преимуществом.

— А документ у тебя… у вас есть?

— Конечно есть, — отвечаю я голубоглазо. — Только он дома. В шкатулке. Поедете ко мне домой?

— Спроси, где его дом? — кричит из машины второй.

Я называю город, в котором живу.

Тут уже и второй полицейский выходит из машины. Он значительно старше того, что за рулем, да и серебра на погонах у него значительно больше.

— А сюда зачем пожаловали?

— Деда проведать.

— Фамилия?

— Хеннинг. Марко Хеннинг.

— А ваша фамилия?

— Это и есть моя.

Только теперь до меня доходит, что сперва он спросил фамилию дедушки. Даже неловко.

— Фамилия моего прадеда Раухут. Иоганн Леберехт Раухут.

Уж так стараюсь им угодить, что дальше некуда. А эти двое обмениваются быстрым взглядом и не могут скрыть возникшего подозрения.

— Значит, Иоганн Леберехт? — переспрашивает тот, что постарше.

— Да, — отвечаю я. — Можете сами его спросить.

На младшего мои слова явно производят впечатление.

— Так мы и сделаем. А где он сейчас, этот самый гражданин Раухут?

— В Верхней деревне. Его дом рядом с церковью. Он был кантором и живет в старой школе.

Но и эти подробнейшие сведения никак не влияют на старшего. Он по-прежнему мрачновато-холоден.

— В этой деревне, — говорит он ледяным тоном, — уже никто не живет.

— Да нет, мой дед еще тут. Честное слово! Я приехал кое-что ему сообщить. Мой отец получил для него место в интернате для престарелых. Специально ездил в районный комитет.

Вероятно, они подумали, будто я нарочно упомянул об отце, чтобы навести их на мысль, что с семьей у меня все в порядке, а о районном комитете — чтобы подвести их к выводу о наличии связей в высоких сферах. Но на самом деле все это само собой выскочило у меня изо рта, словно пережеванная жвачка. У младшего полицейского на самом деле опадают напряженные от служебного рвения плечи. Зато старший, наоборот, только утверждается в своем недоверии ко мне. И бросает мне приказным тоном:

— Ждите!

Потом делает знак второму сесть в машину. Они дружно принимаются крутить ручки, поднимая боковые стекла, беседуют, сосредоточенно глядя прямо перед собой, причем младший еще и жестикулирует. Мне удается разобрать в репликах старшего только два слова: «кантор» и сразу за ним «интернат для престарелых». И мне показалось, что, произнося их, он слегка покачал головой.