Збигнев Домино - Пора по домам, ребята

…А когда, трясясь в попутном грузовике, охая на каждом ухабе — ведь все тело еще страшно болело, — Сташек издали увидел знакомые постройки Зеленого, сердце его сжалось от волнения. Как там, в части? Что в его взводе? Вот здесь погиб Ковальчик. Там они разминировали и ремонтировали дамбу. С этого поля, где теперь поднимается рожь, убирали обгоревшие танки. Ветряная мельница, Черный лес. Голубоватая полоска моря. А налево, за этим пологим пригорком — Новая Весь. Ванда! Только сейчас он понял, как сильно тосковал по ней…

Поручик Талярский при виде Родака не проявил особой радости.

— Где ты болтался, Родак? Разве не знаешь, что недельное опоздание — это уже дезертирство? Начальник штаба направил в полк рапорт о случившемся происшествии в батальоне. Тебя разыскивает военная комендатура. Выпустил из рук оружие? Пошли к начальнику штаба, мне не о чем с тобой разговаривать.

Начальник штаба батальона, капитан Ледак, человек немногословный, службист, выслушал объяснения Родака, покивал головой и велел ему снять ремень.

— Дезертирство. Порча оружия. За это отдают под суд. А время пока еще военное. Пойдешь под арест, пока все не выясним.

— Товарищ капитан, ведь я…

— У прокурора будете оправдываться. Поручик Талярский, отведите старшего сержанта на гауптвахту.

— Слушаюсь, товарищ капитан!

Талярский тронул Родака за плечо. В этот момент в кабинет вошел капитан Затора. Зашел случайно, и видно было, что спешил, потому что сразу обратился к Ледаку:

— Послушай, Зигмунт, у меня к тебе… А, старший сержант Родак? Когда вернулись? Почему без ремня?

— Он арестован, — поспешил с объяснением начальник штаба. — Мало того, что опоздал на неделю, так еще и автомат вывел из строя. Вот, посмотри.

— Как это произошло, Родак? Вы, такой примерный боец…

Капитан Затора рассматривал искореженный автомат и с искренним беспокойством в голосе задал этот вопрос Родаку. Тот, клокоча от жгучей обиды, от несправедливости, с которой неожиданно столкнулся, весь замкнулся в себе и решил больше ничего не объяснять. Но взгляд, голос Заторы подействовали на Родака так, что он сразу же пришел в себя, лихорадочно расстегнул пуговицы. Снял мундир и бросил его на стул. Затем, превозмогая боль, рывком стащил через голову рубашку и повернулся спиной к Заторе. Вся она была фиолетового цвета, в кровоточащих полосах.

— Потому, товарищ капитан, потому!

— Что случилось, Родак! Кто тебя так отделал? За что?

— Так они мне показывали Польшу, товарищ капитан.

— Оденьтесь, старший сержант. — Капитан Затора обратился к начальнику штаба: — Парня надо отправить в санчасть, а не под арест. Отмени свой приказ, Зигмунт. Майор Таманский вернется из полка и решит, как с ним поступить.

— Что же ты, парень, мне этого раньше не показал? — оторопевший Ледак взял со стула мундир и подал его Родаку. Поручик Талярский молча протянул отобранный минуту назад ремень…

Майор Таманский к этому вопросу не возвращался. Возможно, удовлетворился докладом своего заместителя, или же эта история забылась из-за более важных дел. Сташек, втянутый в круговорот батальонных дел, постепенно приходил в себя, вновь обретал прежнюю жизнерадостность, к нему возвращались силы. Хотя он стал заметно серьезнее, иначе смотрел на жизнь.

Закончился сенокос. Приближалось время жатвы. Майор Таманский лично следил за подготовкой сельхозинвентаря. В Зеленое, в остальные поместья, где были расквартированы роты, свозили косилки, сноповязалки и даже косы. Ремонтировали конные приводы, старые локомобили, молотилки. Тряслись над тракторами, которых было мало, да и то по большей части раздрызганные. Пололи и окучивали свеклу, дергали лебеду и пырей с картофельных грядок. Приводили в порядок овины, ограждали загоны для скота, поголовье которого в одном только Зеленом увеличилось за эту весну на несколько озорных пятнистых телят. Даже два жеребенка — один гнедой, другой вороной — резвились на лугу. Окрестные деревни медленно, но постепенно заселялись репатриантами из восточных частей Польши. Немцы грузились в эшелоны и уезжали за Одру. Только старик Штейн по-прежнему возился в парниках и саду, а его жена два раза в день — рано утром и вечером — отправлялась на кладбище к свежей могиле младшего сына. К Казику Рашевичу приехала жена и первое, что она сделала, это побелила избу, чтобы она была похожа на ту, которая осталась в ее родных краях. Да еще велела Казику сбрить усы, что он и сделал. «Ради душевного спокойствия», — объяснял он друзьям и гостеприимно приглашал к себе на «стопку самогонки», приготовленной энергичной Вероникой Рашевич. А вообще-то Казик не мог нахвалиться майором Таманским — и как боевым командиром, а особенно, как человеком, «который никого в беде не оставит…».