Збигнев Домино - Пора по домам, ребята

— Желаю тебе, Стась, поскорее вернуться в свою Польшу.

— А я тебе счастья, Галя. Спасибо тебе за все. Жаль, что, наверное, уже больше не увидимся. А мне так бы хотелось…

— Прощай, Стась.

Галя неожиданно обняла его за шею и крепко-крепко поцеловала в губы…

И была Дарья… Все произошло совсем случайно и неожиданно просто. Дарья была трактористкой. Обрабатывала совхозные поля на мощном гусеничном «челябинце». Вечно перемазанная, в толстом платке на голове, в промасленной телогрейке и ватных брюках, она курила папиросы и ругалась охрипшим голосом, словно боцман на судне. Статная, с удивительно красивым лицом, Дарья, молодая бездетная солдатка, среди местных баб пользовалась самой дурной репутацией. Не было в совхозе мужика, которого бы бабы не видели у Дарьи под периной. По правде говоря, мужиков этих было — кот наплакал, но несколько все же имелось, правда, в большинстве своем инвалиды войны. На самом же деле, никто никогда Дарью ни с кем не видел. Впрочем, как она сама не раз говорила, плевать она хотела на эти злобные бабьи наговоры. А может, они завидовали ее невозмутимости и неподдельной жизнерадостности? Ее горделивой осанке, ее веселому пению, ее самозабвенной пляске? Так уж как-то получалось, за что бы Дарья ни бралась, все делала с вдохновением.

К Дарье Сташек попал прицепщиком, то есть помощником. Женщина, которая до него работала с ней в паре, подвернула ногу и на неделю вышла из строя. Они как раз заканчивали послеуборочное лущение на дальнем поле. Стемнело. Дарья включила фары, решила во что бы то ни стало закончить это поле сегодня и только после этого вернуться в совхоз. Вечер выдался душный. В воздухе пахло грозой. Где-то над тайгой уже были слышны раскаты грома. Еще несколько кругов — и конец. Но не успели. Небо пронзила одна, другая молния, грянул гром, и хлынул проливной дождь. Сразу похолодало, завыл ветер. По бороздам бежала вспенившаяся вода, гусеницы трактора увязли в липкой, разжиженной и жирной земле, свет фар не мог пробить в адской темноте сплошную стену воды. Дарья, ругаясь как сапожник, заглушила двигатель, соскочила с трактора и побежала по свежевспаханному полю в хату. Сташек за ней.

За стеной бушевала гроза. Ветер раскачивал деревья. В хате становилось все уютнее и теплее. Полыхающий в печке огонь излучал благостное тепло, а его багровые отблески разгоняли темноту.

Сташек сидит на корточках, греет руки и время от времени подбрасывает дрова. Дарья сняла шапку, сбросила телогрейку. Стоит на коленях у печи и расчесывает мокрые густые волосы. Ее обветренное лицо, руки, перепачканные смазкой, так не вяжутся с белизной гладких, точеных плеч. Через вырез блузки видна большая, колышущаяся грудь. Он даже не ожидал, что Дарья такая. Она ведь действительно красивая. Загляделся на нее, забыл…

— Что ты уставился на меня? Лучше бы за огнем следил — видишь, едва теплится. И разденься, просуши шмотки, а то еще простудишься. Ну, раздевайся! Нечего стыдиться, я не одного голого мужика видела в своей жизни. Не бойся, не съем. Я же не ведьма. Надо что-то придумать, на чем будем спать. Черт бы побрал эту грозу, а то бы давно уже нежились в теплой постели. Там на печке должен лежать тулуп. Есть? Давай его сюда. Ну и пыли, аж в носу свербит. Ничего. Только бы блох не было. Вот так. Ну так что, раздеваешься или нет? Снимай свои мокрые шмотки и вешай у печи. Я должна стянуть штаны, а то промокли насквозь и чертовски тяжелые. Давай сюда свою телогрейку. Ты что, глупый, стесняешься, что ли, что под ней нет рубашки? И что же, будешь спать в этих сырых портках? Ну и спи, если ты такой дурак, силком раздевать тебя не стану…

Они улеглись на брошенном на сено тулупе. Сташек раздетый по пояс. Дарья только в короткой льняной рубашке. Он видел ее в багровых отблесках огня, лежащую на спине, с заложенными за голову руками. Красиво очерченная грудь, узкая талия, широкие, белые, полные бедра, небольшие ступни. Глаза она чуть прикрыла и время от времени тихонько вздыхала. Сташек впервые лежал так близко с женщиной. Боялся шевельнуться. Но ему становилось все жарче. Было неприятно лежать в набухших от воды ватных штанах. Он начал потихоньку вылезать из них. Вздрогнул, когда на него упала какая-то тряпка.

— Возьми мою кофточку, укройся.

Он лег, уткнувшись головой в тулуп, и не мог вымолвить ни слова — в горле пересохло. Несмотря на стыд, он никак не мог подавить в себе желания прильнуть к этой необыкновенной женщине. Кашлянул и как бы непроизвольно, во сне, повернулся на бок, убрал руку из-под головы. Будто бы нечаянно коснулся теплой, большой груди. Шершавая ладонь Дарьи сжала его руку и ласково притянула к себе. Он ждал этого. Желал до боли. Стремительно прильнул к ее разгоряченному телу. Дрожал как в лихорадке. Дарья обняла его, прижала к пышной груди, приняла к себе со стоном блаженства.