Збигнев Домино - Пора по домам, ребята

Майор Таманский молча протянул капитану руку и обнял его. А потом со всех сторон к танкисту протянулись руки польских офицеров…

…Ваня. Похоронили деда Ефима в вечной мерзлоте, где он и нашел вечный покой, и вернулись в поселок. Но пробыли там недолго. В один из дней к Сташеку пришел Ваня и говорит:

— В ста километрах отсюда есть совхоз. А в этом совхозе живет моя тетя. А эта тетя, которую зовут Глаша…

Сташек нетерпеливо перебил его:

— Ну, хорошо, хорошо, короче, какое мне дело до этой твоей тети Глаши?

— Спешишь? Сейчас узнаешь. Так вот, в этом совхозе тетя Глаша довольно важная фигура, она заведует молочной фермой. Коров и быков разводит, сыр делает, масло сбивает. Не отказался бы сейчас от сливок, а?

— Ну, говори же наконец, в чем дело?

— Дело, браток-поляк, в том, что тетя Глаша зовет меня к себе, предлагает работу, жилье, харч. Что ты на это скажешь?

— Поедешь?

— А ты бы со мной не поехал? Видишь ли, Сташек, я тебе еще самого главного не сказал. Так вот, этот совхоз расположен примерно на полпути отсюда, с берегов Поймы, до железной дороги.

— Ваня! Ну, ты даешь! Не мог с этого начать? Думаешь, удастся?

— Можно попробовать. Во всяком случае, мы ничем не рискуем. По рукам?

— По рукам!..

Бабушка охотно отпустила Ваню к тетке. «Хоть хлеба наестся вдоволь». А Сташеку не у кого было спрашивать разрешения. Только дольше обычного постоял он у материнской могилы. А потом пани Собчак, женщине умной и доброй, которая доброжелательно относилась к нему, рассказал в общих чертах, что и как, обещал написать, попросил переслать, если будет, весточку от отца. И попросил еще, чтобы приглядывала за могилой матери. Ни бабушка Вани, ни пани Собчак не догадывались, что поездка ребят в совхоз должна стать лишь одним из этапов на пути на фронт. Только Ульяна что-то подозревала. Возможно, вспомнила их разговоры и планы, которые они строили по вечерам на лесной вырубке. Когда они пришли к ней как к бригадиру, с которым работали на лесоповале и на сплаве, за справкой с места работы, ну и, разумеется, попрощаться, Ульяна молча написала, что требовалось. А когда они начали прощаться, не выдержала и неожиданно расплакалась.

— Ой дурачки вы мои, несчастные, только вас там еще не хватает. Отец твой, Ваня, упокой, господи, душу его, мой Аленя, Гришка Седых, Коля Лебедкин, достаточно вспомнить их, да и твой отец, Сташек, не на свадьбу пошли. Неизвестно еще, что с ним. А теперь вы. Плохо, что ли, вам было у меня в бригаде? Разве вы здесь не нужны? Может, даже сделаете здесь больше, чем там.

Так и не сумели убедить ее, хотя уверяли, что уходят в совхоз, чтобы поработать там только лето, и, возможно, что к зиме вернутся на вырубку, на зимовку. Ульяна качала недоверчиво головой и снова расплакалась, когда Сташек, по польскому обычаю, поцеловал ей руку…

До совхоза добирались несколько дней. Шли все время вверх по течению Поймы, а на третий день повернули вправо и едва приметной малохоженой лесной просекой вышли к берегу Бирюсы, более широкой и полноводной, чем Пойма. К счастью, успели на паром, и старый дед-паромщик не только перевез их на другой берег, но и угостил еще вкусной ухой, объяснил, как идти дальше. Был конец июня. Дни стояли теплые. Ночи звездные. По утрам выпадала роса, холодало. Ягод в тайге уйма. Располагались на ночлег на берегу рек. Селения по пути не попадались. Только два раза встретили на дороге людей. Раз — двух женщин и парнишку, почти ровесника Сташека и Вани. Везли на подводах товар в какой-то лесной поселок. А другой раз — старого, бородатого деда и молодую, румянолицую, остроглазую женщину, они везли домой солдата-фронтовика. Дед, увидев ребят, громким «тпру» остановил косматую лошаденку.

— А проеду я напрямик через болота? Когда ехал в эту сторону и пошел дождь, то только с божьей помощью еле-еле добрался.

Молодка ловко спрыгнула с подводы. Начала собирать чернику.

— Маруся, куда ты? Кого ты, отец, расспрашиваешь? Какие болота тебя интересуют, наверное, Рогалинские кочки? А где мы теперь?

Несмотря на жару, солдат был в застегнутой на все пуговицы шинели. На голове — пилотка с красной звездочкой. Глаза закрывала широкая черная плюшевая повязка. Он сидел, откинувшись на охапку сена, с каким-то мешком, а может и подушкой, под головой. Голос у него был резким, как бы немного испуганным. Когда он говорил, то вертел головой во все стороны, а его неестественно большие и белые пальцы нервно ощупывали перекладины телеги. Узнав, что дорога проезжая, старик чмокнул на косматую лошаденку, хлопнул вожжами и, не дожидаясь, тронулся.