Збигнев Домино - Пора по домам, ребята

— Ты вот сказал, что они тебе одолжение не делают. Послушай, Сташек, а что, если мы оба… ну понимаешь?

— Удерем на фронт? — закончил Сташек мысль друга.

Да! Именно в тот вечер, на берегу Поймы Сташек и Ваня протянули друг другу руки и поклялись святым мальчишечьим словом, что если их не возьмут в армию добровольцами, то они — так или иначе, рано или поздно — сами проберутся на фронт.

…Поляки уходили на фронт! На этот раз — все. И молодые, и старые. Воткнули топоры в пни на лесных вырубках, остановили лесопилы. Побросали незаконченные постройки, не связали все плоты, не доделали печи для вытопки дегтя, оставили тракторы в совхозах, плуги на колхозных полях, запряженных лошадей. Из затерявшихся в бескрайней тайге поселений уходили на войну последние мужчины. Теперь уже здесь действительно остались одни женщины, старики и дети. Все легло на их плечи.

Как и следовало ожидать, Сташека в армию не взяли. Не помогли мольбы и уговоры. Капитан из райвоенкомата, с черной повязкой на глазу, который приехал записывать желающих вступить в Войско Польское, не поддался на уговоры:

— Не о чем нам говорить с тобой, парень. Ты еще слишком молод. Мы берем с восемнадцати лет. Закон есть закон. Говоришь, что пригодишься там? Эх, парень, парень! Мужчины нужны не только на фронте. И в тылу можно сделать много полезного для фронта. Без хлеба, без продовольствия солдат на фронте долго не провоюет. Дождись своих лет, вот тогда и поговорим. Откровенно говоря, я бы и тебе и себе пожелал, чтобы мне не пришлось призывать на войну таких, как ты. Бьем мы фрицев неплохо, а теперь и поляки вместе с нами, того и гляди война закончится. Не бойся, мы и без тебя отвоюем Польшу. А ты нам, сынок, здесь помогай. Это такое же важное дело, как и на фронте. Ну, давай руку и не сердись на меня. В армию я тебя действительно взять не могу. Даже добровольцем…

Ваня ждал Сташека у конторы. Когда тот вышел, ему даже спрашивать не надо было: по грустному виду друга он все понял.

Вот и уехали последние поляки на войну. Опустел поселок на берегу Поймы. Ничего не поделаешь — дети и женщины должны были завершить, что было начато, работать, не жалея сил. «Все для фронта — все для победы!»

…Два плота, которые должны были провести поляки, стояли пришвартованные к берегу. Залив был забит срубленной еще зимой и столь необходимой где-то далеко отсюда корабельной сосной. Не было иного выхода: они должны были заменить ушедших на фронт.

Сташек и Ваня отправились к Ульяне.

— Возьми нас, Ульяна, на сплав.

— А справитесь?

— Шутишь, наверное. Ты что, нас не знаешь?

— Знать-то знаю. Только ни у меня, ни тем более у вас никаких навыков в этом деле нет. Гнать плоты — дело не шуточное.

— А может, удастся уговорить деда Ефима?

— Хорошо бы. Старик знает реку как свои пять пальцев. И сплавлял лес столько раз, что трудно даже сосчитать. Только, говорят, он все еще хворает…

И все же дед Ефим отправился с ними на сплав. Недомогал, кашлял, но согласился. Только на реке поняли, что без него ничего бы у них не получилось. Дед вел первый плот, а второй шел за ним, как за поводырем. Две недели плыли, прежде чем добрались до большой воды, до пристани, где буксиры и вместительные баржи ждали корабельный лес. Сташек с Ваней разглядывали буксиры, разговорились с матросами.

— А может, подадимся с ними в дальние страны?

— Нам с ними, Ваня, не по пути. Они плывут на восток, а нам надо в обратную сторону. Чтобы попасть на фронт, надо добраться до железной дороги.

— Да, на этот раз не удастся…

Они возвращались в поселок пешком, вдоль Поймы. Июнь месяц. Бездорожье. Болота. Горы. Долины. Реки и ручейки, через которые надо переправляться. То жара, то проливные дожди. Комары. Мошкара — мелкая, меньше макового зернышка, нахальная, ядовитая, лезет в глаза, в нос, женщинам под юбки. И тайга, тайга. К вечеру выбирали место для ночлега. Разводили костер. Вешали над огнем котелок и варили, что у них было. Чаще всего пшенную кашу, которую заправляли растительным маслом. Но случалось, что в котелок попадала и убитая на охоте утка или варили вкусную, ароматную уху. Так было и в тот вечер. Расположились биваком задолго до захода солнца, поскольку дед Ефим вдруг совсем занемог. Бережно усадили его под сосной, на сухом месте, чтобы отдохнул в тени. Внизу шумела Пойма. Потрескивал костер. Кто-то из женщин устанавливал на треноге закопченный котелок, чтобы вскипятить деду чай из малиновых стеблей.

— Ослаб, совсем слабый стал на ноги. Не знаю, как до поселка дотащусь. Задерживаю только вас.