Алан Черчесов - Венок на могилу ветра

Он шел к реке, и было много, о чем стоило думать. Трудно лишь было решить, с чего начать. Он склонился к воде и напился пряного холода. Вот и все, с облегчением подумал он. Услышал шаги. Тотраз шел по берегу, неся в руках плетеную корзинку.

— Что в ней? — спросил Хамыц.

Друг не ответил, и тогда Хамыц в ужасе догадался.

— Ты вроде как хочешь его окрестить? Моей кровью?

— Твоей очищенной кровью, — сказал Тотраз. Хамыц взял его за руку.

— Он спит.

— Да. Даст Бог — ничего и не услышит.

Хамыц промолчал и стал думать о том, что такое жестокость. Они ступили в воду. Река катилась по камням и крепко задевала по ногам. Друг взял чуть повыше и крикнул:

— На середине не спеши. Пригибайся.

Хамыц решил молчать и молчал, стиснув зубы, внимательно следил за скользящей над водой корзинкой и давил в себе ярость. Тотраз едва не оступился, и тогда он крикнул:

— Я не знаю такого обычая!

Друг не отозвался и продолжал шагать через пенящийся поток, беря по течению выше и выше. Он шел слишком быстро, и Хамыц подсознательно брал прямее и ниже. Винтовка неловко висела на шее, а вода подбиралась к груди. Он подумал: а ведь был мне роднее брата. И теперь возьмет себе моего же сынка. Потом он одернул себя и сказал: все правильно. У трусов детей не бывает…

Полпути они уже одолели. Между ними под слоем воды лежала дюжина шагов, а до острова оставалось втрое больше. Человек подумал: Голый остров. Груда булыжников. Ни куста, ни земли. Как хоронить будет? И зло усмехнулся: не моя забота. Хамыц не сводил с друга глаз.

Он не сводил с Тотраза глаз и видел, как тот покачнулся, взмахнул руками, охнул и выпустил корзину. Та нырнула в реку, проползла густым куском, выпрыгнула на поверхность и понеслась, торопя самую быструю волну. Мгновение Хамыц стоял, раскорячив немые руки, потом бросился вперед, в бурлящий поток, цепляясь пальцами за воду. Его оглушило, ударило об острое дно, закрутило и тоже понесло, только он промахнулся, и его уже несло за ней, за корзинкой, за крохотной жизнью внутри, на которую река не имела права, на которую никто еще права не имел. И он летел, подхваченный сильной водой, помогая ей своим напруженным телом, и простирал руки с молящими пальцами, и что-то обжигало его холодным железом, и он схватил это прямо за железо и потянулся вместе с ним, поддел, придержал, поймал руками и прижал к щеке, а потом распахнул во весь мир глаза и увидел, что река мельчает, становится уже, сильней, и значит, еще не все, еще только полдела. Тогда он собрал весь свой дух воедино, лег набок, нырнул, у порогов ударил ногами по дну, по волне и снова по дну, врезался в камень, успел перекинуть за камень корзинку, вцепился в него онемелыми пальцами и попытался так бороться с кипучим течением. Он ждал. Время размякло, остыло и разделилось в нем на этот камень и то, что будет после него, когда ослабнут пальцы. Он лежал на животе, корябая коленями по дну, задевая его скользкое брюхо, и думал о том, куда его унесет и где он так и не узнает, что же там, за этим вот камнем. И когда пальцы его оторвала волна, он воспринял это с разочарованным удивлением, — слишком скоро! — но его швырнуло вдруг мимо, в сторону, совсем не туда, куда скатилась волна, и тогда он схватился руками за землю. Рядом стоял мокрый друг и тяжело, очень больно дышал. Потом Тотраз сел, и Хамыц подумал: почему молчит? Что же там? И где это?..

Он приподнялся, голова слишком отяжелела для шеи, и он с трудом управлялся с глазами. Корзинка лежала не так далеко, и он пополз к ней, волоча за собою винтовку, похоже, даже не замечая этого. Он пробежал по корзинке руками, и грудь его затрепетала, потому что внутри жил голос. Хамыц ощупал веревки, понял, что не размотать, и сломал плетеную крышку. Потом он крикнул, отвернулся, и его стошнило. Из корзины высунулся черный щенок, жалобно заскулил и выбрался наружу.

Тут-то и раздался смех. Он толкал в самый желудок, и Хамыц обернулся. Потом взял холодное железо и выстрелил прямо в смех.

Тотраз схватился за плечо, смолк, посмотрел на рану и сказал:

— Ты давал клятву. Следующая пуля не для тебя. Они молча глядели друг другу в глаза.

— До заката еще целый день, — сказал тот, кто всегда был Хамыцу роднее всякого брата. — Мы пойдем туда вместе.

Хамыц положил винтовку на камни, лег на спину, прикрыл веки и услышал, как начинается с птиц новое утро…

— Вставай, — услышал Тотраз. — Пора.

Сон оборвался. После него стало легче дышать.

— Если б ты знала, что мне сейчас снилось, — сказал он жене. — Какой-то ужасный кошмар.