Тадеуш Бреза - Валтасаров пир. Лабиринт

— Любопытно! — сказал я.

— Тебе, быть может, кажется несколько старомодным такой порядок выполнения служебных обязанностей. Иными словами то, что вопрос одновременно рассматривается во многих планах. Но я как-никак вырос в этой атмосфере и считаю ситуацию вполне естественной и обычной. Признаюсь, что неожиданности и капризы такого порядка вещей по временам бывают невыносимы. Но тот, кто с ним сжился, не променял бы его ни на какой другой. При таком порядке ни одно дело не бывает заранее предрешено и окончательно утверждено так, чтобы не подлежать пересмотру. Человек никогда не может полностью быть в чем-то уверен, но зато его никогда не оставляют без тени надежды. Это прекрасно! Признайся!

— Но в моем конкретном случае? — воскликнул я. — Полная уверенность? Или только тень надежды?

— В данный момент ты можешь считать, что дело полностью и безоговорочно улажено. Я тебе это уже сказал и поздравил с успехом.

— В данный момент?

— Большего ты не можешь требовать! Неужели ты не чувствуешь, что дело выиграно?

Иногда я чувствовал, иногда нет. В отеле Борромини я не мог совладать с собой от радости, распиравшей мою грудь. Потом я поддался сомнениям. В начале нашего разговора адвокат Кампилли полностью их развеял. Затем повел себя так, что я снова заколебался. Но под конец, когда мы стали обсуждать содержание письма монсиньору Риго, оптимизм вернулся ко мне. Письмо, видимо, получится великолепное — то есть убедительное и тактичное. Но пока что Кампилли не разрешал мне писать.

— Вечером в Остии я набросаю черновик, — сказал он. — А завтра мы еще раз все обсудим и закончим письмо.

— Быть может, вы захватите с собой мемориал, который я у вас оставил?

— Правильно. Ты тоже его перечитай. Пригодится. Но мы не станем перегружать письмо чрезмерным количеством подробностей.

— Монсиньор Риго настаивал, чтобы письмо было подробное.

— Так только говорится. Письмо не должно быть длинным. Совершенно достаточно, чтобы в нем было четко выражено отношение твоего отца к данному вопросу. Нам с тобой оно хорошо известно. Мемориал мне отлично все разъяснил. Таким образом, с твоей помощью и в соответствии с правдой я смогу изложить дело так, как нужно. Помнишь, что я тебе сказал, когда ты первый раз пришел ко мне? Я сказал, что, прежде чем мы начнем бороться за какую бы то ни было правду о твоем отце, надо узнать, что монсиньоры в Роте и не в Роте готовы считать правдой. Из того, что ты здесь рассказывал, мне совершенно ясно, что эта правда должна быть обыкновенной и простой. Такой, какая годится для человека без претензий, желающего только спокойно жить и честно зарабатывать себе на жизнь.

— На отношение отца к этому делу влияют и другие мотивы!

— Я догадываюсь. Пожалуй, ты мне даже говорил о них. Однако, пока ты находишься в Риме, постарайся о них забыть. Ты приехал сюда не за тем, чтобы знакомить монсиньоров с психологией твоего отца, а только для того, чтобы выиграть его дело. Ты согласен?

— Согласен.

— А подпись твоего отца? Я полагаю, отец снабдил тебя чистыми бланками со своей подписью.

— Да. У меня есть его подпись и на служебном бланке, и на бланке для частных писем.

— Узнаю его! Он всегда был предусмотрительным и точным. И надо же было именно ему ввязаться в спор со своим епископом. Ведь он такой осторожный, тактичный!

— В котором часу я должен завтра прийти?

— В одиннадцать. Мы напишем и перепишем. Так, чтобы до часу дня ты успел передать письмо секретарю монсиньора Риго.

— Я несказанно благодарен вам за все.

— А как с пансионатом? Ты переехал в другой пансионат?

— Нет. По-прежнему сижу в «Ванде».

— Что тебе посоветовать? Спрошу у жены. Я что-то не могу вспомнить ни одного хорошего адреса.

Я попросил его не тревожиться, сказал, что охотно буду и дальше жить в «Ванде». Кампилли возразил: из всего, что он слышал, можно сделать вывод, что пансионат очень бедный и скучный. Тогда я ответил, что именно по этой причине мне было бы неприятно съехать оттуда, доставив огорчение людям, которым живется так тяжело.

— Избыток деликатности! — поморщился Кампилли. — Не можешь же ты из-за своей чувствительности портить себе пребывание в Риме. Я не заглядываю ни в чей карман, но знаю от жены, что они в общем сводят концы с концами. У пани Рогульской есть кое-какой заработок — она лечит зубы в амбулатории, которую содержат монахини; ее брат зарабатывает на туризме, работая в разных церковных учреждениях, занимающихся организацией паломничества и экскурсий в Рим. Те же учреждения поставляют и клиентуру для «Ванды». Рогульская и Шумовский на очень хорошем счету в этих кругах, и можешь быть совершенно уверен, что им не дадут погибнуть с голоду.