Эллисон Пирсон - Что же тут сложного? [litres]

Ричард никогда не был толстым, скорее, обаятельным крепышом, как Джефф Бриджес, и округлая полнота удивительно гармонировала с его добродушием. Внешность Рича соответствовала его щедрой и дружелюбной натуре. У того угловатого незнакомца, которого он теперь с живым интересом рассматривает в зеркале, подтянутое мускулистое тело и морщинистое лицо – мы оба достигли возраста, когда излишняя худоба придает не моложавый, а измученный вид. Этот новый Ричард получает массу восторженных откликов от наших друзей, и я понимаю, что должна бы считать его привлекательным, но любые страстные мысли тут же сдуваются, уколовшись о велосипедное оборудование. В облегающем комбинезоне от шеи до колен Ричард больше всего смахивает на гигантский бирюзовый презерватив. Костюм жутко обтягивает его член и яйца – видно, как они висят, точно фрукт на ветке.

Прежний Ричард обязательно заметил бы, до чего нелепо выглядит, и мы с ним вместе посмеялись бы над этим. Новый даже не улыбается – а может, я не даю ему поводов улыбаться. Он постоянно ворчит из-за дома, из-за “этой твоей прорвы”, как он его называет, и не упускает возможности пройтись насчет замечательного строителя, который мастерски помогает мне вернуть к жизни унылую развалюху.

Застегивая шлем, Ричард замечает:

– Кейт, пожалуйста, попроси Петра посмотреть кран в ванной. А то у меня такое ощущение, что он нам поставил раковину, которая в Польше осталась от немцев после войны.

Понимаете, о чем я? Очередная колкость в адрес бедного Петра. Я бы съязвила в ответ что-нибудь типа: ну надо же, в кои-то веки ты хоть что-то в доме заметил, отвлекся от своих высоких материй, но мне вдруг становится стыдно, что я не рассказала ему об Эмили и белфи. Вместо того чтобы огрызнуться, я подхожу и виновато обнимаю его на прощанье, при этом мой халат цепляется за застежку-липучку на его кармане. Проходит несколько неловких мгновений, прежде чем нам наконец удается расцепиться. Давненько мы не были настолько близки. Может, все-таки рассказать ему о прошлой ночи? Меня так и подмывает разболтать секрет, разделить непосильную ношу, но я обещала Эмили, что не скажу папе, а потому ничего и не говорю.

07:54

Выпроваживаю Ричарда с Беном и, захватив кружку крепкого чая с одним куском сахара, поднимаюсь проверить, как там Эмили. С тех пор как Эмили села на соковую диету, она сахар в рот не берет, но уж в чрезвычайной ситуации сладкий чай наверняка сойдет за лекарство. Я приоткрываю дверь, и она тут же упирается в кучу одежды и обуви. Протиснувшись в щель, оказываюсь в комнате, которая выглядит так, словно ее покинули в панике при авианалете. Повсюду мусор, на тумбочке у кровати шаткая инсталляция из банок диетической кока-колы.

Бардак в комнате подростка – вечный источник ссор между матерями и дочерьми, так что мне, по-хорошему, следовало быть к ним готовой, однако наши конфликты из-за этой спорной территории не ослабевают. Последний наш ожесточенный скандал в пятницу после школы, когда я настаивала, чтобы Эмили убрала комнату сию же минуту , и вовсе окончился патом.

Эмили: “Это моя комната”.

Я: “Но дом-то мой”.

– Какая же она упрямая, – пожаловалась я Ричарду.

– Интересно, в кого бы это, – откликнулся он.

Эмили раскинулась наискось на кровати, укутавшись в одеяло, словно в кокон. Она всегда спала беспокойно, перемещалась по матрасу, как стрелки часов. Когда она спит, вот как сейчас, то выглядит точь-в-точь как когда-то в колыбели – тот же упрямо вздернутый подбородок и льняные кудри на подушке, влажные от жара, если Эмили болела. Она родилась с огромными глазами, цвет которых долго менялся, будто они никак не могли определиться. И по утрам, доставая ее из колыбели, я напевала: “Какого же цвета сейчас твои глазки? Карие, зеленые, голубые, как в сказке?”

В конце концов глаза у Эмили стали карие, как у меня, и я втайне досадовала, что она не унаследовала Ричардов цвет глаз – ярко-голубой, как у Пола Ньюмана, – хотя раз в генах он есть, то, значит, может передаться нашим внукам. Невероятно, что я уже задумываюсь о внуках. Когда мечтают о детях, это нормально, но мечтать о детях детей? Это как вообще?

Я вижу, что Эмили спит. Под ее сжатыми трепещущими веками идет кино – надеюсь, не фильм ужасов. На подушке рядом с ней лежит овечка Бе-Бе, первая ее игрушка, и чертов телефон, на экране которого светится все, что пришло за ночь. “37 непрочитанных сообщений”. Я вздрагиваю при мысли о том, что в них может быть. Кэнди посоветовала отобрать у Эмили мобильник, но стоит мне потянуться к нему, как она протестующе брыкается, точно лабораторная лягушка. Спящая красавица не отдаст свою онлайн-жизнь без борьбы.