Сара Кроссан - Одно целое [litres]

а может, больше чем друг, –

парень по имени Джон.

Он подходит к нам на ИЗО,

протягивает руку и смотрит на нас с Типпи

по очереди,

как будто мы с ней и впрямь –

два человека.

– Ненавижу школу, – говорит Джон,

зевая и раскатывая шмат серой глины

в плоский блинчик.

Глаза у него цвета лесного ореха,

спокойные.

Стрижка короткая,

почти армейская.

Руки усыпаны крошечными тату –

звездочками, которые так и мерцают,

когда он мнет глину.

– Зато со мной можешь видеться каждый

день, –

сипло вставляет Ясмин

и мучает свой кусок глины,

превращая его в кривой горшок.

– Меня зовут Типпи, а это Грейс, – говорит

сестра Джону,

вещая за нас обеих.

Но я бы хотела

представиться сама.

Я хочу, чтобы Джон

услышал мой голос

(пусть он такой же, как у сестры).

Я хочу, чтобы он смотрел на меня,

как сейчас смотрит на Типпи:

спокойно

и без малейшего намека

на ужас.

В комнате отдыха

все сбиваются в кучу

вокруг нас.

Как будто мы – обед,

а они – стая голодных зверей.

Шеи тянутся –

тугие жилы, –

они все хотят нас увидеть.

Хотя мы вроде бы не танцуем

канкан голышом,

а всего лишь стоим,

опираясь на костыли.

Но и этого им достаточно.

Их завораживает наша суть.

Зрители – девушки

с гладкими волосами,

парни

с поднятыми воротничками,

чистыми ногтями,

и все вместе они похожи

на разворот из каталога «Аберкромби

и Фитч».

Все такие гладкие и отутюженные.

Они молчат,

а Типпи говорит,

как нас зовут и откуда мы родом.

Они просто молча смотрят,

как будто не могут поверить

в наше существование.

Наконец Ясмин разгоняет толпу.

– Ну, хватит! – кричит

и ведет нас к пластиковым стульям

у пожарного выхода.

Джон говорит:

– Наверное, со временем вы привыкнете

к тому, что все на вас пялятся.

– А ты бы привык? – вопрошает Типпи.

Я обмираю.

Ясмин фыркает.

Джон задумывается.

– Нет, – говорит наконец, –

меня бы это адски бесило.

Я почти не слушаю, что там лопочет мадам

Байяр

про способ подсчета баллов за семестр.

И ее рецепт chocolatine – шоколадной

булочки –

тоже проходит мимо меня.

Я даже не списываю с доски домашнее

задание,

потому что

справа от меня

сидит Джон

и бомбардирует меня вопросами.

Я словно бы на вечернем ток-шоу,

сижу в эдаком мягком кресле,

а вовсе не на скамье подсудимых –

именно так я себя обычно чувствую,

когда люди устраивают мне допросы.

– У вас два паспорта? – спрашивает Джон.

– Да, – отвечаю. – Правда,

они нам еще ни разу не пригодились.

– И тебе никогда не хочется

врезать сестре?

– Обычно – нет.

– А почему вы только сейчас пошли в школу?

И почему сюда?

– Выбора не было.

– Ясно. Это я могу понять, Грейс.

Стопудово.

Он грызет кончик карандаша

и барабанит пальцами по столу.

– Отсутствие выбора…

это про меня.

Если б не эта школа,

я бы уже очень медленно

катился

в пропасть.

Как только мы входим,

Ясмин и Джон

закрывают нас с тыла и спереди,

чтобы мы не особо бросались в глаза.

Мама, папа, Дракон и бабуля

занимаются этим уже много лет:

прячут нас от насмешек

и камер,

потому что нет ничего ужасней,

чем щелк-щелк-щелк

и понимание,

что завтра твое фото засветится

во всех социальных сетях.

Мы берем пиццу,

большой «спрайт» с двумя соломинками

и садимся

за угловой столик

с Ясмин и Джоном.

Перекрикивая гомон и звон посуды,

мы беседуем

не про наш быт

(о процессе совместного мочеиспускания,

например) –

я думала, именно за такими разговорами

мы проведем весь день, –

а про фильмы,

про музыку,

про книги,

про пиво

и про новый учебный год,

про коралловые рифы,

про наши любимые кукурузные хлопья

и про Сатану.

В общем, про всякие глупости.

Когда раздается звонок,

я начинаю гадать:

неужели

мы обзавелись друзьями?

У нас есть двоюродные братья и сестры,

которые нас терпят,

и родная сестра,

которая иногда с нами возится.

Но друзья…

Откуда им было взяться?

Мы с Типпи стоим у шкафчика,

ищем учебник,

когда возле нас останавливается