Сара Кроссан - Одно целое [litres]

нашей жизни.

– Знаете, я так долго

пыталась всех убедить,

что я – отдельная личность,

что Типпи – мой близнец, а не я.

Ведь мне и в голову не приходило,

как это будет,

если нас разлучат.

Потерять ее – все равно что

лежать на погребальном костре

и ждать огня.

Она – не часть меня.

Мы с ней одно целое,

и без нее

в моей груди

откроется пропасть,

огромная черная дыра,

которую никто и ничто не сможет

заполнить.

Понимаете?

Эту дыру ничем не заполнить!

Доктор Мерфи садится прямо.

– Наконец-то ты начала

открываться.

Понятно.

Выходит, она прекрасно знала,

что все эти годы я вешала ей лапшу.

Сегодня воскресенье,

и «Хорнбикон» закрыт,

а мама боится выпускать нас из виду.

Но все же бабуля везет нас в Монклер, где

на ступенях школы нас ждут Ясмин и Джон.

Ясмин прижимает к груди стопку бумаг

и хмурится

и пристально смотрит на нас.

Волосы у нее больше не ярко-розовые,

а темно-синие,

челка лезет в глаза.

Джон стоит за ее спиной,

щурясь на солнце,

к его ноге прилип серебряный фантик от

жвачки.

Они осторожно подаются навстречу,

потом замирают.

– Вам, бедолагам, столько всего придется

подтягивать, – говорит Ясмин. –

Сомневаюсь, что до конца полугодия вы

это осилите.

Она всучивает Типпи

тяжелую стопку бумаг.

– Мы уже вряд ли вернемся…

Думаешь, мы хотим посвятить последние

деньки

временам французских глаголов?

Типпи подбрасывает в воздух цветные листы,

и они разлетаются по двору,

как огромные конфетти.

– Истеричка! – бурчит Ясмин

и закатывает глаза, которых почти не видно

под челкой. –

Что планируете делать вместо учебы?

Уже решили, что должны успеть перед

смертью?

За нашими спинами Каролина

деликатно кашляет.

– Мы снимаем, – напоминает она.

– А нам плевать, – отвечает Типпи,

и мы все вместе идем в церковь.

Сидя на бревне,

мы с Типпи составляем списки:

отвернувшись друг от друга,

пряча строчки ладонями.

Мне что-то ничего не идет в голову:

1) Прочитать «Джейн Эйр».

2) Увидеть восход.

3) Залезть на дерево.

4) Поцеловаться с парнем – по-настоящему.

Типпи заглядывает мне через плечо.

– Я слышала, «Джейн Эйр» – жуткая

скукотища, –

говорит,

потом показывает мне свой список:

1) Перестать быть такой гадиной.

– На это потребуется время, –

говорю я.

– На твой четвертый пункт тоже.

Ясмин ведет обкусанным ногтем

по пунктам моего списка.

– М-да, – говорит. – Нет бы придумать

что-нибудь клевое,

типа: пробежаться в чем мать родила

по школе,

или

чтобы цирковые лилипуты устроили тебе

порку.

– А она это все уже сделала, –

говорит Типпи,

и я хохочу

очень громко,

надеясь, что Джон не прочтет

мой список,

и одновременно –

что прочтет.

– Вы никогда не лазали по деревьям? –

спрашивает Ясмин

и тут же заявляет:

– Джон, ты должен поцеловать Грейс.

Она вручает ему мой список,

словно повестку в суд. –

И дай ей эту дурацкую книжку.

– Ничего он не должен, – бормочу я.

Джон пробегает глазами

по списку

и тушит сигарету.

Закусывает нижнюю губу.

– У меня есть старенький экземпляр

«Джейн Эйр», –

говорит. – Можешь оставить себе. Я на днях

привезу.

– Господи ты боже мой, подумаешь –

поцелуй! –

ворчит Ясмин.

Но она не права.

Поцелуй Джона

значит для меня очень много –

да что там,

он значит все.

В библиотеке у парка Черч-сквер,

где мы с Типпи бесплатно берем кино,

девушка с айфоном

фыркает и вздыхает.

– Связи нет. Не могу подключиться к вай-фаю.

Кошмар! –

говорит она подружке,

помахивая телефоном в воздухе,

надеясь поймать

заблудший сигнал.

Ну, разве не смешно

из-за какой ерунды расстраиваются люди,

когда жизнь у них – сахар?

Шейн заболел

и не рискует появляться в нашем доме,

поэтому, когда Каролина занята –

болтает по телефону

или договаривается об интервью, –

за нами ходит один Пол.

Я по возможности

становлюсь невидимкой.

Надеваю наушники и исчезаю.

Я очень,

очень стараюсь

дать Типпи провести с ним