Ольга Бондарева - Жизнь в четырех собаках. Исполняющие мечту

Веха. То была веха, после которой Анфиса обрела душевный покой в своей второй жизни. Впредь все ее былые манеры и выходки, повторяемые изо дня в день, воспринимались и истолковывались нами как само собой разумеющиеся, присущие Анфисе от ее сотворения.

В ближайшие после истории со штырем выходные, мы с мужем прогуливались по полю. Анфиса и Наян рыскали впереди. Вдруг над ними появились две белоснежные птицы — голубь и голубка. Голуби летали над борзыми низкими кругами. Непривычным было присутствие в поле белых голубей. В прилегающих к городу оазисах нетронутой природы бытуют обычно сизые, дворовые, или же серенькие дикие голуби (горлицы). Я подумала, что белая чета похожа на ангелов, оберегающих нынешний союз Анфисы и Наяна. Супруг озвучил мои мысли. Голуби-ангелы были для нас воплощением соединившихся в нашем миру душ брата и сестры.

Муж не заметил в птицах никаких особенностей, а я не стала акцентировать его внимание на том, что увидела. У белых голубей были неземные глаза. Большие, с продолговатым миндалевидным разрезом, с роговицей рыжего цвета и такими же ресницами, они напоминали человеческие. Но их взор говорил об ином. Когда-то я видела эти глаза. Взгляд — всеведущий, бесстрастный, справедливый.

Точно такие глаза были в моем видении у неземного человека, который вынес вердикт о неизбежной смерти Анфисы и нашем с ней последующем воссоединении на земле. Этот — похожий на человека, но стоящий неизмеримо выше в иерархии мира — индивид, наделенный велениями Творца, явил тогда свое прекрасное лицо с безупречными чертами и неземной красоты глазами.

Белые ангелы в голубином обличии кружили впереди Наяна и Анфисы на протяжении всей прогулки, символизируя их хранимый от опасностей жизненный путь.

После исполнения девочке четырех месяцев, у нее, как и у всех борзых, пошел стремительный рост. Она быстро увеличивалась в длину и высоту. Анфиса, еще недавно едва достающая спиной до сидения дивана, теперь возвышалась над ним животом. Новый рост позволил девочке вернуться к своей стародавней манере: присаживаться на диван, свешивая задние ноги, а передние упирать в пол. Так делала одна Анфиса. Нам нравилось видеть ее в этой сидячей, потешной, почти человеческой позе. Когда вторично подрастающая Анфиса впервые присела на диван, все домочадцы обрадовались, что снова могут наблюдать излюбленную манеру любимейшей борзой. Мы смеялись и обнимали девочку, а она, понимающе улыбаясь, вдобавок прилегла, как барынька, на локоток…

Начиная с пяти месяцев, Анфиса возобновила многие свои давние привычки, столь милые моему сердцу.

Она переживает за меня, когда я купаюсь. Дверь в ванную комнату прикрывается только наполовину, чтобы девочка видела меня и могла войти в любой момент. Иначе же своими орлиными когтями она с остервенением скребется в дверь, пока я не открою. Анфиса полагает необходимым следить, чтобы в ходе купания я не утонула. Она лежит напротив приоткрытой двери, тяжело вздыхает и не спускает с меня глаз. Периодически девочка подходит к ванне, целуется со мной и возвращается к своей наблюдательной позиции. Когда купание заканчивается, а я оказываюсь стоящей на кафельном полу, Анфиса резво вскакивает с охранного места и с веселой улыбкой убегает. Она спешит сообщить кобелям радостную весть: «Хозяйка благополучно покинула ванну — опасность миновала!»

Как и в незапамятные времена, Анфиса тщательно исследует содержимое покупок, поочередно погружая в сумки и кульки голову. Иногда в высунувшейся пасти бывает зажат съестной продукт, заинтересовавший девочку, и она демонстративно выплевывает его себе под ноги. Анфиса неизменно получает кусочек от понравившегося продукта из наших рук.

Девочка, как и раньше, не оставляет без внимания мои обновки. Я верчусь перед зеркалом, а она наблюдает с философской ухмылкой: «Слаб и зависим человек — сколько ж вещей ему надобно! То ли дело собака — одна шубка, и довольно. Помоют, причешут и опять как новая».

Я читаю мысли Анфисы и стеснительно прячу взгляд. Извиваясь, как змейка, и приветливо помахивая правилом, Анфиса подходит ко мне, с серьезным видом обнюхивает новую вещь и одобрительно заглядывает в глаза: «Добротно, красиво, тебе идет. Не думай, что я не рада. Мне всегда приятно, когда тебе хорошо!» Девочка подает лапку: она извиняется за свои мудрствования, которыми вогнала меня в краску. Я целую ее лапку, и ощущаю запахи степи, полевого разнотравья и пыли проселочных дорог.