Ольга Бондарева - Жизнь в четырех собаках. Исполняющие мечту

Умеющая постигать суть вещей, Мила впредь не препятствовала мне в ожидании Анфисы. Больше она не пыталась убеждать, что ко мне придет не моя, а другая борзая. Мудрая Мила не стала разрушать мою святыню. Она — одна из тех избранных, которые ценят и уважают чужие символы веры.

Благородная Мила окончательно освободила меня от пут недосказанности, точно открыла камеру одинокого заточения, и мне стал доступен весь мир со всеми его невозможностями, необъяснимостями, непостижимостями, которые в нем существовали, существуют, и будут существовать.

Во мне произошла перемена! Я уже не проливала целыми днями реки слез, лишь вечерами, у фотографии Анфисы, и то потихоньку, роняя капельки слезинок. Супруг воспользовался этим обстоятельством и потребовал, чтобы я влилась в работы по ремонту жилья. Его наказ был исполнен. Они с сыном как раз закончили настилку полов из ламината в спальне и детской. Пришел мой черед, и я оклеила две эти комнаты прочными виниловыми обоями спокойного стального тона, с ненавязчивым вкраплением бледных серебристо-сиреневых цветочков. Едва заметный, серебристый, полученный отлив придал комнатам уют, от которого мы отвыкли за два истекших года и которого нам так не доставало. Но для полного нашего счастья, множеству сиреневых соцветий, появившихся в квартире, не доставало главного цветка: Анфисы — цветущей, цветочной, как сирень.

К серому бетону давящих потолков мною были приклеены легкие и белые, как облака, подвесные плиты из тонкого пенопласта с узорчатым покрытием. Я покрасила все трубы, краны и батареи кипенно-белой краской — настолько блестящей, что и после ее высыхания предметы казались мокрыми, будто их непрерывно мыли. Много чего еще мы сделали…

Думаете, я делала ремонт для себя, для семьи? Как бы не так! Крася, клея и прибивая, я неустанно повторяла, что Анфиса заслужила жить в чистом и ухоженном жилье, а не на той помойке, в которую мы переехали и посреди которой она приняла смерть.

Муж с тревожной жалостью поглядывал на меня, когда я бубнила об этом, и глубоко вздыхал. Он давно не спорил со мной ни о чем, что имело отношение к Анфисе.

Мила прислала фотографии мамы и папы планируемых щенков. Мы не выпускали фотоснимки из рук. Производители были великолепны. Облаченная в муругий плащ мать (сука Милы) и белый, в крупных муругих пятнах отец моей будущей Анфисы давали повод предполагать, что девочка снова будет «рыжулей»!

Быстро истек белоснежный январь, нестерпимо долго тянулся унылый, холодный февраль. Как свет в окошке, проглянул веселый март, а за ним в нашу жизнь ворвался светлый апрель. Но до апреля, который стал очень ярким и многообещающим месяцем для моей семьи, мне пришлось много поволноваться.

По словам Милы, ее сука должна была начать пустовать еще в феврале. Я отсчитывала дни, они перетекали в месяцы ожидания, но в столице с сукой Милы все оставалось без изменений.

Со мной стало твориться неладное. Воспрянувшие сомнения ворвались в мозг. Распоясавшийся рассудок леденил душу и выдавал неопровержимые, кристально точные формулы неверия. Мое горячее и большое сердце холодело и сжималось в подавленной груди. Оно уменьшалось до размеров сердца Дюймовочки, одиноко замерзающей посреди необъятной зимней степи. Я не справлялась с собой, охваченная нахлынувшей печалью. Мне требовалась поддержка.

Ближе к средине апреля сон подарил мне свидание с Анфисой. Мы давно не виделись с нею во снах.

Анфиса лежала в зале на новом, приобретенном после ее ухода диване (старое кресло-кровать, окропленное ее мученической кровью, мы удалили из квартиры) и была чем-то удручена. Мое появление в комнате она восприняла с лучезарной и интригующей улыбкой, но тут же, словно спохватившись, изменила выражение своей мордочки на крайне печальное и обратилась ко мне с вопросом: «Почему ты меня не лечишь?»

Воодушевленная и окрыленная словами Анфисы, из которых следовало, что ее можно вылечить, я ринулась к домашней аптечке и нашла необходимые лекарства. Схватила их и подбежала к своей ненаглядной и неповторимой Анфисе. «Сейчас буду лечить, дорогая. Сейчас вылечу, моя любимая», — прерывисто дыша от счастья, сказала я. В ответ Анфиса улыбнулась во всю длину своего восхитительного, точеного щипца.

Мой сон, наш сон, моя, наша встреча… Они прервались несносным пробуждением. Еще какое-то время я витала в розовых облаках своих сонных воспоминаний — таких близких к Анфисе. С неизбежностью открыла глаза, обвела ищущим взглядом опустевшую в реальности квартиру, неохотно встала с постели и пошаркала тапочками на кухню — к заветному чайнику.