Марианна Гончарова - Тупо в синем и в кедах [litres]

Miss Pauline, you told me to write the truth, didn’t you? [1] Кто видел настоящего ангела? Кто может доказать, что ангел выглядит как невесомое печальное существо с двумя, а то и с семью крыльями за спиной? Я, например, так не считаю. Ангел может быть веселым, толстым, милым, мягким, как панда. А? Почему бы и нет? Или как доктор Натан в своем хирургическом зеленом костюме и цветной шапочке с птичками. Я всегда хотела спросить, а какие птицы у него на шапочке. И когда я уезжала и доктор Натан пришел со мной прощаться, на нем не было его шапочки. И он сказал, а давай ты никогда уже не узнаешь, какие там птицы. Да ну их. И обнял меня. Я рассказываю всем, что доктор Натан – мой Пигмалион. И мой ангел. И доктор Слава, и доктор Варений Алексеевич – ангелы нашего Мистера Гослина. И еще ангелы могут выглядеть как маленький мальчик, который родился специально, чтобы спасти свою сестру, и как утомленный мужчина Дима, мой папа, и как красивая женщина с напряженным взволнованным лицом, моя мама. И как пожилая леди Агния, которая для нас никто, но все. И лысая, смешная дама, которая бегает курить в конец своего сада, потому что дым ее термоядерных сигарет без фильтра мне вреден… Ангелы разные. У них разные лица, разные характеры. Одно у них общее – они ангелы. Мисс Полина, вы велели мне писать правду, не так ли?

И зацените мой язык. Я уже почти не сквернословлю.

P. S. У доктора Натана на шапочке колибри. Я просто так завернула, чтобы вам было интересно читать, мисс Полин. И кстати, когда он пришел попрощаться, он подарил мне вишневую бандану с Веселым Роджером. Ну такое…

#читаю_бабеля

Прочла воспоминания Антонины Николаевны Пирожковой о муже. И сразу стала думать о нем как о человеке, который был жизнерадостный, любил родных и друзей, без памяти был влюблен в свою жену, писал книги и сейчас где-то живет… Ну если учитывать, что время не линейно, а объемно. Консультируются же мои бабки время от времени то с Гиппократом, то с дражайшим, таким желанным гостем доктором Боткиным… Вот и Бабель где-то есть. И Антонина Николаевна, его жена, которая ушла совсем недавно. Она – такая красавица на фотографиях! Точеное лицо аристократичное, волосы темные, густые. Бабель не мог не втрескаться в нее по уши! А она его полюбила за талант, за обаяние. Он такой ушастый, милый, круглолицый, просто супер какой классный. Такой веселый, тонкий, мудрый. И печальный очень. И чуткий. И как-то очень естественный, совсем-совсем не фальшивый. Совсем нет. Мне кажется. В его рассказах нет ни одного лишнего слова. Глаза не проскакивают и не пропускают строчки. И не спотыкаются. Я искала еще что-нибудь о нем. И нашла. Кто-то сказал об Исааке Эммануиловиче то, что я о нем думала. Но не знала, как написать. Вот оно: у Бабеля абсолютное чувство стиля и неисправимая тяга к совершенству. Вот!

Он придумал новый жанр – молчание.

Даже не могу представить своим умишком, насколько это глубоко и мудро. Я уже не помню, кто это написал о Бабеле и почему. Но меня как молнией ударила эта фраза: жанр – молчание.

Почему глупые люди так болтливы и так многословны? Почему рядом с мудрым человеком молчать хорошо, комфортно, удобно, уютно? Наверное, это даже не жанр. Это целое искусство – молчание.

Пойду, помолчу.

«…смотрел на жизнь, как на луг в мае. Луг, по которому ходят женщины и кони».

Я с ума сойду, как красиво и поэтично!

Он сказал: «Надо мучительно думать».

И еще, что надо помогать цыпленку разбить скорлупу.

Бегаю с двухтомником Бабеля то к Агнии, то к Кузе и зачитываю, зачитываю отрывки или целые абзацы. Разве можно считать это просто юмором? «…И вслед за ним и другие налетчики стали стрелять в воздух, потому что, если не стрелять в воздух, можно убить человека».

Теперь, когда я что-то делаю не так и чувствую свою вину, я бормочу себе: «Стыд, мосье Тартаковский, – в какой несгораемый шкаф упрятали вы свой стыд?» И Мистер Гослин, если провинится, повторяет: «Фтыд, мофье Тартаковфкий».

Теперь у нас в доме это мем.

#one_small_step_for_me_is_a_giant_leap_for_my_family

#один_маленький_шаг_для_меня_гигантский_скачок_для_моей_семьи

Первая победа в моей новой жизни – good on me! hooray! – меня отпускают к Полине на уроки самостоятельно, без Агнешки. Не бог весть куда, всего-то выйти из дому, завернуть за угол, вот уже и Полинин дом. Конечно, еще в маске. Но как же приятно пройти эту дистанцию самой. И не ощущать головокружения или слабости. Подождите, подождите, скоро мы разбогатеем как нефтепромышленники, и Дима подарит мне какие-нибудь слипоны с белой подошвой. Я буду ходить не просто шлеп-шлеп или шарк-шарк в своих сникерсах, а важно: топ-топ. Ладно, пусть подошва будет не очень высокой. А то я даже в сникерсах дылда. И еще я платье хочу. Чтобы фр-р-р-фр-р-р, легкое. Как у Полины на фотографии, чтобы красивое на ветру. Так Марина говорила, Цветаева. А вот, кстати, Полинаигоревна, мы с Мариной Ивановной еще в больнице не поладили, когда я смогла самостоятельно читать. Мы друг другу ужас как не понравились. Я о ней почитала, об отношении ее к своим детям, к чужим мужчинам и к женщинам, испугалась, перестала ей верить, отстранилась. А она вообще меня возненавидела как бездарного читателя, ничего не понимающего в настоящей литературе. И потом во всех ее стихах, в каждой ее строчке сквозила ненависть ко мне. Так мне казалось.