Яна Жемойтелите - Смотри - прилетели ласточки [litres]

– Что-то недолгие у тебя знакомства, – встрял дядя Саша.

– Мне хватает. Я на улице с любой познакомиться могу. Вот я летом у нашего директора жил на даче, так меня соседка заложила, что я каждую ночь кого-то привожу, причем всякий раз новую. И чем мы там до утра занимаемся, непонятно. Мол, сперва свет у нас и музыка, а потом тихо, – подмигнув, Золотарь подсыпал в кашу соли и опять попробовал, причмокнув. Зубов у него почти не было, от этого щеки ввалились, а рот сбежался куриной гузкой. – Вот увидите, у меня и собаки еще на задних лапках ходить будут.

– Уволюсь, тогда и посмотрим, – дядя Саша достал из ящика покореженного письменного стола, на котором и стояла электроплитка, ручку и листок пожелтевшей бумаги.

– Небось на меня маляву накатать собираешься? – Золотарь, увлекшись, снова отправил в рот ложку каши.

– Скамейки не сделаешь – точно накатаю. Дождешься, что доски сгниют.

– Знаешь что, дядя Саша, я вот сейчас пойду, эти доски возьму и гробик тебе сколочу. Задрал ты уже со своими скамейками! Без тебя знаю, что мне надо делать, – огрызнулся Золотарь.

– Да-а? Так, может, ты знаешь, почему вдруг Бандит стал меня бояться? Ты его случаем камнем не угостил?

– Так он меня и без камней давненько побаивается. А сегодня еще и Зевс хвост поджал. Я ему просто сказал: «Жрать, на х…, не дам!», а он как сиганет в кусты! И вот еще что, дядя Саша, – теперь Золотарь говорил вполне серьезно. – Сегодня на посту я не видел Чернышки. То есть я ее дня три уже не видел. Прячется, что ли?

– А плошка у нее пустая? – спросил дядя Саша.

– Пустая. Но за нее, может, Ульс подъедает. Они же в паре стоят.

– Значит, из Соньнаволока через забор в собак камнями кидают, сволочи. А как на них управу найдешь?

Дядя Саша разгладил листок бумаги, положив его поверх толстого постового журнала, и, сосредоточившись, принялся что-то писать.

– А насчет этих скамеек… – примирительно сказал Золотарь, – завтра к нам плотник придет.

Дядя Саша оторвался от листка:

– Посторонние не должны находиться в питомнике! Сколько раз тебе повторять?

– Какой он посторонний? Он плотник!

– Для собак посторонний.

– Замашки у тебя коммунистические, дядя Саша, это я тебе прямо скажу. Раскомандовался тут! – Золотарь сплюнул. – Вот я завтра уйду отсюда – и дело с концом.

– Куда ты пойдешь-то?

– В монастырь!

– В монастырь тебя не возьмут – ты матом ругаешься. А скамеечку завтра должен сделать сам.

– Я корм собакам выбил, плотника выбил… Иди-ка ты, дядя Саша, домой. В ванне отмокни.

И когда дядя Саша, крякнув и махнув рукой, поднялся с табуретки, Золотарь добавил ему вслед:

– Только смотри, за буйки не заплывай.

Малыш Чезар, «азиат», достигающий в холке метр двадцать, уже полгода маялся в вольере. Никто не смел вывести его погулять или даже приоткрыть дверцу его темницы, чтобы поставить ведро с едой. Кормили его куриными головенками, перебрасывая еду ковшом из соседнего вольера через щель под крышей. Когда кто-либо, даже из тех, кто его кормил, проходил мимо, малыш кидался на сетку, продавливая ее мощным торсом, испускал горлом раскатистый рык и с ненавистью провожал нарушителя круглыми золотыми глазами. Чезар был настоящим сторожевым псом – таким, каким ему и полагается быть, за одним исключением: ему теперь некого было охранять. Хозяин сам отвел его в питомник, потому что малыш держал в смертельном страхе не только соседей по участкам в Соньнаволоке, но и всех домашних, кроме, разумеется, самого Хозяина, который и предал его.

Слегка утолив куриными головенками свербящий голод, преследовавший его последние полгода, малыш Чезар отдыхал в будке, во внутреннем помещении своего вольера, который успел загадить до крайности и сам от этого страдал чрезвычайно. Однако он не мог оставить свой пост до возвращения Хозяина. Он должен был рычать, истекать слюной, угрожая вцепиться в горло каждому, кто бы посмел нарушить границу доверенного ему участка. И он непременно именно так и поступил бы со всяким, потому что прежде, когда ему удавалось ухватить ватный рукав во время тренировок с «нарушителем», его награждали сахарной костью. И если он старательно скалился на каждого, кто посмел вторгнуться в родной двор, обнесенный глухим высоким забором, то считался хорошим мальчиком, молодцом, умницей. А потом случилось так, что Хозяин привел эту самку, от которой – помимо целого роя прочих, неинтересных, запахов – проистекал сильный запах страха, возбуждающий любого пса. Вдобавок на ней была шуба из звериных шкурок. Увидев Чезара, самка ахнула и взмахнула руками, как обычно поступал «нарушитель» в толстом ватнике, и вот Чезар, ощерившись, по всем правилам выполнил хватку с прыжком…