Яна Жемойтелите - Смотри - прилетели ласточки [litres]

– Да нет, ты вроде на какого-то артиста похож. И пальцы у тебя тонкие, длинные. В перчатках ходишь – руки бережешь?

– Я в детстве музыкой занимался. А потом палец сломал, вот и все. Вы сами-то как сюда попали?

– Сперва в милиции работал, потом школу служебного собаководства окончил, меня сюда и направили. Раньше все было по-другому.

– По-другому, точно. Теперь за учебу платить надо, а деньги откуда возьмешь? Мать у меня и без того все жалуется: денег нет, денег нет. А тут десять штук обещают.

– Мать у тебя пенсионерка?

– Куда там? Ей сорок три года. Вот недавно себе вторые джинсы купила.

– А говорит – денег нет. Ты это к тому?

– Нет, я просто думаю, зачем человеку вторые джинсы в сорок три года?

Дядя Саша рассмеялся от души, в голос, и долго еще смеялся, всю обратную дорогу к питомнику за порцией новой еды. Лешка недоумевал, а что такого смешного он сказал, но спросить стеснялся. Наполнив ведра, они отправились к следующему посту, к пригорку, где в совершенно правильном для него месте, на Олимпе, стоял в карауле Зевс и, наконец, возле старой проходной обитал полукровка Бандит.

Ворота – огромные, как на стадионе, – были крест-накрест перекрыты двумя досками, как будто кто-то большой и всесильный зачеркнул выход в иную жизнь. Метрах в десяти от зачеркнутых ворот находилась собачья будка, а от нее к сторожке администрации мазутного хозяйства тянулась проволока, к которой крепилась цепь, так что Бандит мог свободно перемещаться туда-сюда, контролируя доверенный ему участок. Однако теперь в зоне видимости собаки не было, пейзаж разил пустотой. Дядя Саша несколько раз позвал: «Бандит! Бандит!», но собака так и не появилась. Дедок заглянул в будку – и та была пуста, тогда он двинулся вдоль проволоки к сторожке, и только теперь из-за угла домика осторожно высунулась собачья морда. Прижав уши, Бандит забился к самому забору и трусливо поскуливал.

– Бандит, ты что? – дядя Саша приблизился, но Бандит только еще больше скукожился, притек к самой земле и собрал морду гармошкой, обнажив клыки.

– Да что же это делается? – присвистнув, дядя Саша достал из пакета куриную голову и протянул ее Бандиту. Собака повела носом. Тогда дядя Саша чуть отошел, держа головенку на вытянутой руке. Бандит следом поднялся по-стариковски медленно, поджав хвост, и сделал пару осторожных шагов вперед. Дядя Саша поднес головенку к самой морде Бандита. Мгновенно цапнув еду, собака отскочила и вновь прибилась к забору.

– Не понимаю. Ничего не понимаю. Почему боится Бандит? – сняв кепку, дядя Саша утер лоб носовым платком. – Мы же с ним еще летом ходили в дозор.

– Может, он меня испугался? – предположил Лешка.

– Да не должна сторожевая собака чужих бояться! Это же не болонка. Тут что-то не так. Сегодня же доложу начальнику охраны. Ты вот что: похлебку ему налей, а миску возле будки поставь. Проголодается – вылезет. Вот черт, испортили собаку! – дядя Саша хватил кепкой об колено. – По правилам списывать нужно Бандита.

И всю обратную дорогу он поругивался про себя, видимо, соображая, что же могло случиться, а уже у самых ворот питомника произнес:

– Там под забором старой проходной – дыра. В нее с той стороны рабочие бутылку просовывают, а с этой стороны подбирают, потому что дежурный всех трясет. Так вот Бандит им наверняка мешает, они и придумали в него камнями швырять. Запомни: сторожевую собаку бить нельзя, она трусливой становится…

В коридоре бытовки мордатый кот нахально имел кошку прямо на мешке с крупой. На кухне Золотарь варил для щенков геркулес, повторяя над кастрюлей как заклинание:

– Ай, паразиты, кашку будете кушать, сволочи маленькие.

Заметив Лешку, он оторвался от занятия и, попробовав блюдо на вкус, хитро подмигнул:

– Представляешь, вчера у магазина две девки из-за меня подрались. Одна кричит: забирай его себе, а вторая говорит: а на кой он мне нужен?

Лешка хмыкнул, а Золотарь продолжил:

– Сегодня вечером сходим с тобой в гастроном жир забрать. Нам дают из-под гриля. Ты к спиртному относишься отрицательно?

– А по какому случаю гуляем? – Лешке вовсе не хотелось с Золотарем пить. Колян напоминал ему прапорщика Герасимова из недавней армейской жизни – мужичка незлобного, но никчемного, распоряжений которого никто никогда не выполнял, и тот от сознания своей никудышности хорошо закладывал.

– Это разве гуляем? Это так… – Золотарь пренебрежительно отмахнулся. – Я в загул ухожу, если с кем познакомлюсь, на три-пять дней.