Алан Камминг - Волшебная сказка Томми

Финн держал в руках красный воздушный шарик. Его губы были перепачканы шоколадом.

— Папа, он дома! Томми, это тебе. Я принес тебе шарик. — Он подбежал ко мне и обхватил за талию обеими руками. При этом он выпустил шарик, и тот улетел в серое вечернее небо.

— Ой, Томми, прости. Просто я так обрадовался, что ты дома, — сказал Финн.

— Ничего, Финн. Это не страшно. Главное, ты обо мне подумал. И потом, он так красиво летит. Это все-таки лучше, чем если бы он тихо сдулся у меня в комнате и стал весь морщинистый и некрасивый. Правда?

— Ага. — Финн на секунду задумался. — Но мне хотелось, чтобы у тебя было что-то, что я тебе подарил. И чтобы оно было.

Господи, он опять за свое.

Чарли поцеловал меня в губы. Это был не настоящий поцелуй взасос, но и не формальное чмоканье в щечку с небольшим промахом вбок и вниз. Это был поцелуй человека, который уверен в себе и в наших с ним отношениях, который уверен, что он будет еще не раз целовать эти губы! Не сказать, чтобы это меня не радовало. Но мне стало слегка страшновато.

Чарли выглядел потрясающе. Его глаза сверкали, и сам он как будто лучился.

Финн помчался на кухню, и Чарли пошел за ним следом.

Забавные вещи творятся с людьми, у которых есть дети. Первые пару лет они ходят как зомби, мутные от постоянного недосыпа, усталые и изможденные до предела. Они завидуют бездетным друзьям и подозрительно быстро пьянеют _ в Тех редких случаях, когда вырываются из дома на целый вечер (если им удается найти человека, который смог бы посидеть с ребенком) и пытаются воссоздать беззаботное существование, которое было у них до того как. Они весь вечер упорно твердят, что дети — это великое счастье, но получается как-то неубедительно, а потом убегают домой пораньше, подгоняемые чувством вины и ощущением, что с алкоголем вышел явный перебор, и умирают до следующего утра, а вставать надо рано — греть молоко в микроволновке и готовить морковное пюре, — причем на фоне монументального бодуна, который, наверное, вообще никогда не пройдет.

А потом вдруг случается чудо. Я пытался его отследить, этот неуловимый момент превращения, но у меня ничего не вышло. В один поистине прекрасный день, когда ребенок перестает просыпаться по нескольку раз за ночь, и начинает говорить, и из беспомощного существа, с которым надо постоянно возиться и всячески опекать, превращается в человека, с которым действительно интересно общаться, прежние усталые, убитые жизнью, скучающие друзья с вечно землистыми лицами и тусклым взглядом словно по волшебству перевоплощаются в счастливых людей со сверкающими глазами и свежим румянцем, как будто ребенок, исполненный радости жизни и удивления перед огромным миром, заряжает их этой безмерной радостью и вновь открывает для них вкус к жизни.

Я завидую Чарли. И не только потому, что у него есть Финн, который сам по себе замечательный и плюс к тому олицетворяет что-то такое, чего у меня никогда не будет — во всяком случае, пока я не вижу реальной возможности это осуществить. Я завидую Чарли в том смысле, что мне очень нравится, как он живет, и я тоже хотел бы так жить, только мне это не светит. Наверное, отчасти из-за Финна (поскольку дети заставляют родителей жить сегодняшним днем — в том смысле, что каждое мгновение значимо и интересно, и его надо ценить, потому что такого уже никогда не повторится) Чарли живет именно так, как, с моей точки зрения, и надо жить. Это трудно определить, но я все-таки попытаюсь: он не придерживается идиотского убеждения, что, как только он преодолеет очередной барьер, тогда (и только тогда) все обязательно будет хорошо. Для Чарли никаких барьеров не существует. Жизнь для него — это не полоса препятствий. Безусловно, у него тоже бывают сложности, но он их воспринимает и справляется с ними совершенно не так, как их воспринимаю я. Например, для меня предстоящая поездка в Нью-Йорк — это, с одной стороны, возможность расслабиться, и оттянуться, и не думать о грустном, потому что о грустном я буду думать, когда вернусь в Лондон, в «реальную жизнь». Вот тогда я и буду решать, что делать. С другой стороны, я туда еду работать. Эта не первая командировка и наверняка — не последняя. И еще это нечто такое, что стоит между мной и моим настоятельным желанием все-таки разобраться в себе, и как бы мне ни было весело (а вы можете не сомневаться, я очень надеюсь, что мне будет весело), все равно эта поездка мне видится чуть ли не испытанием, которое надо выдержать.