Алан Камминг - Волшебная сказка Томми

Так проходил день за днем, и постепенно Дафна начала понимать, что попалась в ловушку. Теперь ей уже никогда не уйти из города. Она просто не сможет уйти. Потому что, если она уйдет, она больше не будет такой: новой Дафной, очаровательной, уверенной, соблазнительной Дафной. Дафной, которая в первый раз в жизни сама себе нравилась.

Поначалу она боялась, что жители города быстро пресытятся ею и потеряют к ней всяческий интерес. Но ее опасения были напрасны. Наоборот, аппетит горожан разыгрался с удвоенной силой. Отведав плодов экзотического существа, столь пленительного и желанного, они захотели еще и еще.

Дафну боготворили. Ее любили, ею восхищались, исполняли малейшую ее прихоть — каждую ночь вплоть до самой последней, когда Дафны не стало (она скончалась в процессе совокупления с молоденьким мальчиком, таким нежным и гладким, что сразу же было понятно, что его кожа ни разу не соприкасалась с ветрами северных холмов). Она умерла молодой. Умерла несчастливой, выжатой до капли и по-прежнему не верящей в то, что она в самом деле достойна такого внимания, но не нашедшей в себе решимости преодолеть страх или, может быть, лень и уйти. Или хотя бы попробовать что-нибудь изменить.

Я совершенно забыл. И вспомнил только тогда, когда в дверь позвонили. Вечером в понедельник по дороге с работы домой я включил мобильный — проверить, нет ли каких сообщений. Телефон был отключен весь день, потому что мне не хотелось ни с кем разговаривать. Утром Джулиан по обыкновению устроил мне допрос с пристрастием о моих секс-приключениях на выходных — утренний минет с Чарли в субботу и воскресная эскапада с кокаином на пальце в попку (разумеется, без упоминаний о второй части мерлезонского балета с рыданиями и слезами), — но я, что называется, отделался легким испугом, поскольку мы никого не снимали, и Джулиан забежал в студию лишь на пару минут, проверить, «как все вообще» (главным образом как моя половая активность за прошедший уик-энд), после чего умчался на встречу с какими-то своими аристократическими друзьями из молодых прожигателей жизни (столик на четверых в «Сан-Лоренцо» заказан на час пополудни; может, еще один человек подойдет к кофе), а я остался в гордом одиночестве и целый день маялся дурью, не зная, чем заняться. От скуки я принялся разбирать Джулиановы счета и квитанции, но там было легче убиться, чем что-то понять.

Первое сообщение было от мамы. Она звонила напомнить, что у бабушки день рождения через неделю. У меня замечательная маман, и не только потому, что у нас в семье она исполняет обязанности живого календаря-напоминателя о днях рождения, но прежде всего потому, что она совершенно спокойно относится к раздолбайству своего единственного сыночка в моем лице. («Элен Роджерс говорит, что ее старший, Брайен, устроился на интересную работу в Сан-Франциско. Что-то связанное с финансами в Интернете. По-моему, это так скучно. Да, Томми? Вот у тебя работа действительно интересная и перспективная». Мамино ощущение перспективы, как мне кажется, навсегда изменилось после смерти Лоры Эшли*. Даже когда умер папа, мама не убивалась так сильно. Помню, как она рыдала: «У меня ощущение, что я ее знала», — и теребила в руках покрывало с пейслийским узором «в огурец».)

* Лора Эшли — дизайнер из Уэллса. Занималась разработкой узоров для тканей.

Второе сообщение было от Чарли.

— Томми, привет. Это Чарли...

— ...и Финн, — тут же встрял тоненький голосок.

— Финн хочет зайти к тебе в гости в четверг. То есть мы вместе хотим зайти. Финн идет на день рождения к приятелю, это совсем рядом с вами. Он там будет с шести до восьми, а потом мы могли бы зайти к тебе. Можешь не перезванивать. Если не отзвонишься, мы поймем, что к тебе можно. И кстати, — Чарли понизил голос, вероятно, чтобы Финн не услышал, — он все еще мой? — Чарли рассмеялся и отключился, а мне живо представилось, как Финн спрашивает у него: «Все еще твой — это кто?»

Я совершенно об этом забыл. А сегодня как раз четверг, и я только что говорил с Индией по телефону, и Чарли с Финном пришли ко мне в гости и уже звонят в дверь. А если бы они пришли чуточку раньше?! Тогда я бы точно не встретился с Индией в воскресенье. Если бы она позвонила, когда здесь был Чарли, я бы сказал что-то вроде: «О, привет. Как дела? Слушай, я сейчас не могу разговаривать. Можешь мне перезвонить?», и Индия наверняка поняла бы, что я не один и что по сравнению с тем человеком она для меня — персонаж второстепенный, и не стала бы перезванивать из гордости. Назовем это судьбой.