Елена Долгопят - Чужая жизнь

Dimon:Не ее вы видите, а собственную свою бабку. Это называется замещение.

Katerinaa:А, вы тоже не спите?

Dimon:Очевидно. У нас половина пятого утра, я еще не ложился.

Katerinaa:Какая у вас погода?

Dimon:Тридцать шесть.

Dimon:Мороза.

Katerinaa:Я поняла.

Dimon:У вас так не бывает.

Katerinaa:На улицу выходите?

Dimon:В космическом скафандре. Почти. Теплое белье. Два свитера. Пуховик. Была б моя воля, вообще бы не выбирался, сидел бы у печки.

Katerinaa:У вас печка???

Dimon:Батареи. Обычная квартира в обычной пятиэтажке с паровым отоплением. Примерно как у вас.

Katerinaa:У бабки моей была печка.

Dimon:Вы говорили. Пироги. Деревенский был дом?

Katerinaa:Почти.

Dimon:Я бы не отказался от такого. Где-нибудь в ваших краях, где зима помягче, а Париж поближе.

Katerinaa:Вы хоть отдаленно представляете, как в таком доме живется? За водой на колонку, газ привозной в баллонах, уголь и дрова тоже заказать и привезти, проводка вся древняя, электричество едва тлеет, антенна на крыше ловит полтора канала, балки гнилые, крыша протекает, в подполе сырость, грибок. Это уже не дом, а склеп. Его надо разобрать и заново построить и желательно на другом месте, тогда еще можно.

Я приезжала каждое лето, помогала и уговаривала переехать ко мне, но нет, ни за что, хотела быть сама в своем доме, быть хозяйкой. «Что, – говорила, – я буду у тебя в городской квартире делать, из окна глядеть? У подъезда на лавке прохожих караулить?»

Это правда, делать ей здесь было бы нечего, она привыкла к свободе, но ведь старость! Уже и снег разгребать тяжело, и ведро поменьше купила за водой ходить, и в подпол уже лезть опасалась. Но так и не сдвинулась. Уперлась. Так и померла там в одиночестве.

Dimon:А что у вас из окна видно?

Katerinaa:Красную площадь. Дома, правда, загораживают. На полсотни примерно километров домов и деревьев. Если всё снести, то как раз и будет видно Красную площадь, в телескоп.

Dimon:Сердитая вы.

Katerinaa:Станешь тут.

Dimon:А у меня из окна даже днем ничего не видно. Мединститут через дорогу, но от мороза туман, и он всё съел: и здания, и людей, и деревья. И меня съел.

Katerinaa:Зачем вы опять с работы уволились?

Dimon:Устал.

Dimon:Скоро опять устроюсь.

Katerinaa:Куда?

Dimon:Всё туда же, на скорую.

Katerinaa:Отдохнули, значит?

Dimon:Деньги кончаются.

Katerinaa:Приподнимается серый чехол, в черной лаковой глубине загораются огни, глубина оживает. Чехол соскальзывает под огромное, во всю стену, окно. В черной заоконной глубине тоже горят огни.

Высокий, худой мужчина отодвигает стул и садится за рояль. Он поднимает крышку и разминает пальцы. Глаза его опущены.

Мало кто в большом зале видит пианиста. Многие спят. Плачет ребенок. Небритый дядька, сосредоточенно ступая, несет дымящийся стаканчик. Запах кофе и гул кофемашины сбивают с толку. Если закрыть глаза и сосредоточиться только на этом запахе и этом звуке, то можно представить, что ты в кафе. Можно выбрать любой город. Париж. Рим. Где ты был или не был. В любом случае, это воображаемый город.

Диктор объявляет посадку на поезд до Читы. Слышно, как собираются люди.

Надя открывает глаза. Она в зале ожидания на Ярославском вокзале, на втором этаже с огромным панорамным окном над железнодорожными путями и черной далью. Рояль здесь кажется неуместным.

Укрытый в серый чехол, он не привлекал внимания. Но вот высокий мужчина в драповом пальто подошел к нему. Снял пальто, сложил и повесил на спинку стула. Снял подставку с объявлением:

КОНЦЕРТ ЕЖЕДНЕВНО С 15:15 ДО 16:00.

Приподнял чехол.

Наде пора уже идти. До электрички пятнадцать минут, как раз чтобы успеть занять место.

Мужчина начинает играть. Ожидающие своих поездов люди поворачиваются на звук рояля. Вытягивают шеи. Кто-то привстает. Кто-то возвращается с дымящимся стаканчиком к своему месту. Кто-то приближается к роялю. По-прежнему гудит кофейный аппарат. Диктор объявляет о прибытии поезда.

Пианист играет популярные мелодии. Семидесятых и восьмидесятых годов. Советская и зарубежная эстрада. Наверно, в концертном зале его игра показалась бы тусклой, маловразумительной. Но здесь его музыка звучит празднично и ярко. Странно. Он здесь Рихтер. Бог.

Отыгрывает сорок пять минут. Убирает руки с клавиш. Раздается несколько хлопков. Он поднимается, кланяется.