Дэвид Солой - Турбулентность

Как только погасло табло, призывавшее пристегнуть ремни безопасности, она повернулась к нему и сказала:

— Извините.

Она старалась говорить по-доброму и погромче — удивительно, как громко приходится говорить, чтобы тебя услышали сквозь шум.

Так и есть, мужчина посмотрел на нее в недоумении, словно не имел ни малейшего понятия, что ей нужно.

— Извините, — повторила она.

Как неловко ему пришлось перелезать через пустое кресло, чтобы выпустить ее. И она подумала, сама перелезая через кресло, почему бы ей просто не занять кресло у прохода, раз там никого нет — тогда бы им обоим стало просторней.

Когда же сосед снова уселся на среднее место, она отметила, что ее раздражает его бестолковость. Она даже подумала предложить ему пересесть, и у нее в уме сложилось предложение: «Нам обоим было бы удобней, если бы вы пересели туда». Улыбнувшись ободряюще, она вполне могла бы сказать что-то подобное в такой ситуации. Но сейчас она забеспокоилась, что этот человек мог услышать в ее словах некий предрассудок — некий расовый предрассудок, — и этого было достаточно, чтобы она не стала просить его. Она не считала себя расисткой, но ей было трудно сказать наверняка, отчего она теряла уверенность в подобных ситуациях. Она подумала, не заговорить ли с ним. Он не был похож на англичанина. Те несколько слов, что он сказал ей, пока они протискивались бок о бок в проходе, прозвучали как будто с французским акцентом.

И в любом случае, он сам казался слишком задумчивым, погруженным в свои мысли, в чем бы они ни заключались.

Позвякивая еле слышно — тихий металлический перезвон над ревом двигателей, — по проходу приближалась тележка.

Она размешала самолетную «Кровавую Мэри» пластиковой палочкой. Урчание двигателей накатывало медленными ритмичными волнами. Она ощутила воздействие водки. Ткань мира, туго натянутая, как будто ослабилась. Ее разум обрел относительную власть над ним — ее мысли стали казаться чем-то реальным. К примеру, смерть сына представилась ей в таких отчетливых образах, что у нее потекли слезы. Она повернулась к окошку и не увидела там ничего, кроме своего лица в темном пластике текущего момента, глубоко затененного, как ландшафт на закате. Она представила себя после его смерти, как она избавляется от всех вещей в его квартире: как снимает все с полок, все эти вещи, которые он так упорно хранил столько лет. И в этот момент по самолету прошла первая качка. Почему она ненавидела даже легкую турбулентность, это потому что тут же пропадала иллюзия безопасности и было невозможно притворяться, что она находится в каком-то надежном месте. У нее получилось — спасибо водке — более-менее игнорировать эту первую качку. Игнорировать следующую оказалось труднее, а затем тряхнуло так, что ее сосед уронил свою колу на колени.

И тогда снова раздался голос пилота, проговоривший ужасающе серьезным тоном:

— Экипаж самолета, займите свои места.

Когда это кончилось и повисла жутковатая тишина, она открыла глаза и встретилась взглядом с мужчиной, сидевшим рядом. Его тоже тряхнуло. Теперь, когда самый сильный страх прошел, он обратил внимание на свои тонкие брюки, залитые колой. Она дала ему бумажные салфетки, и он сказал «спасибо», после чего они обменялись парой фраз о том, как каждый из них оказался на этом рейсе. Мужчина сказал ей, что был в Лондоне по работе. Она спросила, чем он занимается. Ей было нехорошо. Дрожь, охватившая ее вслед за страхом, перешла во что-то похуже, вроде головокружения. Она почувствовала, как все вокруг неприятно плывет, и поняла по лицу мужчины, что дела ее плохи. Ее затошнило. Мужчина что-то спрашивал у нее, чего она не могла разобрать. Он спросил ее несколько раз, а затем она встала и пошла.

Когда она снова открыла глаза, она лежала на спине, положив голову, по-видимому, на сиденье соседа, а сверху на нее смотрела темноволосая женщина и задавала вопросы по-английски с сильным испанским акцентом.

— Вы страдаете диабетом? — спросила женщина.

Она сумела кивнуть. Тогда женщина сказала:

— Я врач. Я пытаюсь помочь вам.

— Спасибо, — сказала она.

Но она не расслышала собственного голоса, и это было последним, что она запомнила, перед тем как ее вырвало на пол самолета. Раздался сильный шум, и она подумала, свесив голову к ковровой дорожке, что самолет, похоже, терпит крушение. А потом она поняла, что они приземляются.

Она была в машине «Скорой помощи» вместе с этой испанкой, врачом. Медработники вкололи ей что-то, и к ней вернулись силы. Ей хотелось домой, а не в больницу, но у нее, вероятно, не было выбора. Пока машина ехала по улицам, завывая сиреной, она сидела рядом с врачом и рассказывала ей о турбулентности, похоже, забывая, что врач сама была в самолете.