Дитер Нолль - Киппенберг

Он точно знает, что сейчас надо сказать из позиции сверху вниз. «Милое дитя, — надо сказать, — теперь выслушайте меня. Во-первых, по телефону принято называть себя, кто вы такая и откуда у вас мой служебный номер?»

Не то, не так, Киппенбергу и не надо знать, кто она такая, ибо только в качестве незнакомки она может сыграть роль, уготованную ей слепым случаем, узнай же он ее имя, ему будет заказано проникновение в непрожитую жизнь, и некоторая возможность будет упущена навсегда.

«Во-вторых, — так следовало сказать далее, — у человека, подобного мне, вы уж извините, и впрямь нет ни времени, ни сил заниматься проблемами старшеклассников, а в-третьих, очень вас прошу положить трубку, мне должны позвонить из вычислительного центра, очень важный звонок, а у меня будет занято».

— Вы откуда звоните? — спрашивает Киппенберг.

— Станция «Шёнхаузер-аллее».

Быстрый взгляд на часы.

— Я именно сегодня хотел посмотреть, в каком состоянии наша дача, — говорит Киппенберг. — Это линия на Штроков. Если у вас нет других планов, я бы попросил вас через час быть на станции «Грюнау», в четырнадцать ноль-ноль, другими словами. По дороге у нас будет вдоволь времени для серьезных разговоров.

Я положил трубку. Вчерашний переход из одного качества в другое оказался не совсем беспроблемным. Смутное воспоминание: на какие-то мгновения на границе между сном и бодрствованием я перестал себя сдерживать. Сегодня этот переход шел уже как по маслу.

Позвонили из машинного зала, Леман набросился на меня со своими математическими проблемами. Я пытался сосредоточиться на его вопросах, мой разум и моя манера держаться — все это покоилось на твердой основе. Но внезапно я понял: чуждая для меня сфера по ту сторону действительности, стань она действительностью, воссоединима с моей действительной жизнью.

Я еще не знал, что в понедельник, с приездом доктора Папста, ко мне вплотную подступит самая трудная задача из всех, возникавших в моей жизни. Знай я это заранее, я, может быть, испугался бы рискованной затеи сознательно переступить границы своего упорядоченного бытия. И право же, не стоит размышлять о том, как тогда развернулись бы события.

В эту субботу, договорившись по телефону о встрече, я вступил на путь, который пролегал вдоль границы истинно происходящего и который я последовательно прошел до самого конца, почти не замечаемый моим окружением, пока путь этот на несколько часов не пересекся с моим действительным жизненным путем. Я наблюдал собственные поступки, порой — не понимая, порой — недоумевая, сам себе зритель, так до конца не понявший роль, которую он играет, но с каждым разом все яснее сознающий: он постепенно учится постигать диалектику собственной жизни.

Из-за поездки в Шёнзее суббота пролетела незаметно. Как и накануне, я вернулся домой поздно вечером. Я увидел гору журналов у себя на столе и порадовался, что впереди у меня рабочий день без каких бы то ни было помех. Я принял душ и лег, испытывая приятную усталость после долгой прогулки на свежем воздухе, который особенно чист и ясен в озерном краю зимой.

В воскресенье с утра пораньше я засел за свои журналы. Я с головой ушел в работу. Благодаря моей способности концентрироваться на самом главном, способности, которую с малых лет развивал во мне отец, я сумел для начала, очистить голову от впечатлений прошедшего вечера, хотя вторжение в чуждые мне сферы пробудило во мне бездну мыслей, выпустило на свободу некоторые чувства, иначе говоря, настроения и аффекты. При этом не играет роли, ушло ли пережитое накануне в более глубокие слои сознания, ибо рабочая самодисциплина надежно защищала меня от любых нарушающих стереотип поведения воздействий, которые поднимаются из глубин нашего сознания, для нас не только необычны, но и беспокоящи и с которыми мне еще предстоит разобраться, не сейчас, правда, а попозже. Все в свое время. Работа всегда на первом месте.

Однако надежды на день без помех пошли прахом. Очень скоро зазвонил телефон — это был Мерк. Просмотр журналов снова был отодвинут на неопределенный срок. Если верить темпераментному докладу Вилли, Леман проторчал всю ночь в институте, а дежурных отправил по домам. Это же логично. Около пяти утра один рентгеногониометр испортился.

Я взглянул на часы. Была четверть девятого.

Вот уже целый час, продолжал Мерк свое сообщение, в подвале колдует Трешке, Харра тоже заявился туда с утра пораньше, Мерк — только что, равно как и Шнайдер, хотя у Шнайдера, к сожалению, препоганое настроение, доложу я тебе, но тут уж ничего не попишешь, в воскресное утро иначе и быть не может.