Дитер Нолль - Киппенберг

Босковский дом стоял, да и по сей день стоит посреди большого сада, который спускается к каналу. Здание из обожженного кирпича повернуто к улице помпезным фасадом с завитушками и украшениями, псевдовизантийский стиль которого всегда повергал меня в трепет. Но, во всяком случае, этот архитектурный кошмар с полуциркульными арками, стрельчатыми сводами, контрфорсами, фиалами, многочисленными эркерами и башенками должен был возбуждать детскую фантазию: тут детям, вероятно, приходили на ум сказочные дворцы и замки с привидениями. В свое время, когда здесь была тихая сельская местность, дом был виллой одного вернувшегося из Америки немца, обладавшего, кроме денег, еще и чудовищным вкусом. Внутри Босков его слегка перестроил, а заднюю часть дома прикрыли большой террасой, выходившей в густой сад.

Босков встретил нас в некоем подобии церковного портала, по обе стороны которого располагались аллегорические скульптуры с отбитыми носами.

— Ну, — сказал он, обращаясь к детям, — вот вы и снова у нас, уж мы заждались! Ну давайте быстренько, знаете ведь, где что.

Клаудия спросила с волнением:

— А можно мне опять спать в комнате Спящей красавицы?

— Ну, конечно, — ответил Босков. — Где же еще? — И пока мы проходили в дом, объяснил мне: — Это комната девочек, она в башенке с окном. Есть ведь сказка про Спящую красавицу, которая в такой вот башне уснула. Однажды ее тут прочитали, тогда Клаудии было, наверное, лет пять, и с тех пор она упрямо твердит, что Спящая красавица могла заснуть только у нас в башне, и наши девчонки тоже уверены, будто именно здесь она укололась о веретено…

Мы стояли в прихожей. Я окинул взглядом анфиладу комнат, соединявшихся широкими раздвижными дверьми. Эркеры, выступы, лестницы придавали дому внутри своеобразную прелесть. Из первой комнаты во вторую вели ступеньки, в третьей был необычно высокий потолок, чуть ли не вдвое выше, чем в остальных. В этой комнате были даже антресоли, тянувшиеся с трех сторон вдоль стен, по-видимому, это помещение предназначалось для библиотеки, которая, кстати, и сейчас тут находилась.

Все это большое хозяйство вела сестра Боскова, женщина лет пятидесяти; в свое время она вышла замуж за одного из друзей Боскова, незадолго до конца войны ее мужа казнили в тюрьме. В этот час из босковского клана отсутствовали только две его дочери. Старшая, врач, была на ночном дежурстве в клинике. А младшая, славистка и главный редактор женского журнала, редко появлялась дома раньше восьми. На кухне я поздоровался с одним из зятьев, мужем редакторши, это был человек моего возраста, ученый, астрофизик. Сейчас он занимался тем, что отсекал куски от круглой шестифунтовой буханки хлеба, и делал это с ловкостью, свидетельствовавшей о многолетнем опыте. Девочка с косами намазывала хлеб маслом. Дегенхардовским мальчишкам с остальными детьми поручили накрывать на стол.

Босков без пиджака, сунув большие пальцы в проймы жилета, стоял в дверях кухни. Он волновался все больше.

— Да что ж это никак не могу вспомнить, в «Спящей красавице» говорила что-нибудь добрая фея про принца или нет?

Девочка, намазывавшая хлеб, сказала:

— Да ничего она не говорила, просто обещала, что принцесса через сто лет проснется!

— Вовсе нет, — ответил Босков. — Глупости! — И снова погрузился в размышления.

Я обратился к его зятю:

— А почему вы покупаете эти круглые шестифунтовые буханки? Ведь они дают куски со слишком большим эксцентриситетом.

— Мысль неплохая! Следовало бы свести его до нуля, куски тогда будут получаться совершенно круглыми, — в тон мне ответил астрофизик.

Девочка с косичками отнеслась к этой болтовне с чисто практической точки зрения:

— На круглые куски и круглую колбасу удобней класть!

— Идеально было бы ввести единые стандарты для булочников и мясников, — сказал я и вышел из кухни вслед за Босковом.

В той самой библиотеке с антресолями я поздоровался с его сестрой, которая сидела за вязальной машиной. У ее ног играла самая младшая представительница семейства, четырехлетняя Габи, которая так замотала своего игрушечного мишку эластичными бинтами, что у него выглядывали одни глаза.

— Несчастный случай? — спросил я.

— Гололед, — ответила девочка. — Все переломано!

В соседней комнатке сидел второй зять и читал.

Он не мог подняться нам навстречу, потому что не хотел тревожить сон черной как ночь кошки, которая свернулась клубком у него на коленях. Мы поздоровались без всяких церемоний, я придвинул себе кресло. Поскольку историк не обращал на нас внимания и продолжал читать, я спросил Боскова: