Дитер Нолль - Киппенберг

Фрау Дегенхард сказала:

— У них есть номер в гостинице неподалеку.

Эта фраза прозвучала вроде, бы без всякой связи и тем не менее была неслучайной, она являлась как бы продолжением разговора.

— Там, в горах, два часа снегопада — и мне уже от дядюшки Папста не выбраться, — ответил я. — Ну что, вы теперь почти сообщница, и как, не облезла позолота с прежнего идола?

Что-то вроде усмешки появилось на лице фрау Дегенхард, но она сразу же ее согнала.

— Вам виднее, как поступать, — и прибавила с нажимом: — это с одной стороны! — Она взялась за кофейник: — Тут еще хватит на одну чашку.

— Спасибо, с удовольствием, — поблагодарил я и протянул чашку. Отпивая глоток, я взглянул на нее: — А с другой стороны?

Закурив и откинувшись в кресле, она заговорила вполголоса, не так бойко, как обычно, а словно думая вслух:

— С вами непросто. Вчера вечером я еще долго размышляла над вашими словами. Есть вещи, которые кажутся человеку совершенно немыслимыми, и, чтобы с ними смириться, ему приходится расстаться с многими прежними взглядами и суждениями.

— Вот мы и добрались до основной проблемы нашего времени, — сказал я, пытаясь небрежным тоном снизить серьезность ее слов.

— Основная проблема, — сказала она, — да, быть может, это действительно так. Если вдуматься, при нашем строе я выросла совсем другим человеком, чем была бы при иных обстоятельствах, с политическим сознанием, с пониманием общественных взаимосвязей, у меня как женщины есть ощущение настоящей свободы, собственной необходимости; еще моя мать по сравнению со мной была только домашней рабой, слова: молчи, занимайся своими кастрюлями — до сих пор звучат у меня в ушах. И все-таки во мне живы традиции моих бабушек, от стишков в альбом и пения хором на праздниках до представлений о супружеской верности. А вы все эти святыни безжалостно разрушили, прежде чем я сама пришла к таким взглядам, против которых восставало все мое существо. Гораздо удобнее жить с иллюзией собственной абсолютной правоты, чем с сознанием, что действовала необдуманно.

— Безжалостно… — повторил я. — То, что заставляет одного человека задуматься, а двоих начать разговор, не может быть безжалостно, это относится и к тем справедливым словам, которые вы вчера бросили мне в лицо. А что касается отживших традиций, вы заставили меня задуматься, вы отчасти правы, в нашей жизни еще много есть такого, что эти традиции питает. Но оставим пока эту тему. Вы ведь еще не сказали, а что же «с другой стороны».

— С другой стороны, — ответила она, — ваша поездка в Тюрингию с этой знакомой тоже может оказаться ошибкой. А вы не тот человек, который станет долго обманывать самого себя. Как бы не получилось так, что в один прекрасный день вы вдруг осознаете эту ошибку. И не дай бог вам тогда очутиться в таком же угнетенном состоянии, в какое вы привели меня вчера вечером.

— Что ж, выходит, я просто щепка, которую песет поток, — так же серьезно сказал я, — но ведь это не так, хоть мне точно и неизвестно, как обстоит дело со свободой воли. Пусть я совершаю ошибку, это значит лишь, что потом мне придется спросить себя, почему человеку свойственно ошибаться. И раз я завтра еду не один, — заключил я, — значит, так и должно быть! Значит, это не ошибка, а если и ошибка, то она неизбежна.

— Неужели это говорит человек трезвого ума, каким вы себя считаете? — спросила она.

— Да конечно же! — ответил я. — Если я утверждаю, что так должно быть, значит, все учтено: и коэффициент полезного действия, и тот вред, который я могу причинить.

— Коэффициент полезного действия будет, конечно, работать на вас, — сказала она, — ну а вред, по-видимому, будет причинен другим.

Я поднялся.

— Так однозначно нельзя, пожалуй, оценивать результаты наших поступков. Я не гонюсь за лишними ошибками, мне более чем хватает институтских проблем, правда, к сожалению, мне не удается отделить их от так называемых личных. — Я в раздумье смотрел на нее: — Я хочу сказать вам одну вещь: у меня такое чувство, будто внутри меня все переворачивается до самого основанья. И в этой ситуации, конечно, может случиться, что я потеряю ориентацию. Но если это произойдет, я вспомню вас и ваши слова.

Она покачала головой. Должно быть, сейчас она чувствовала почти то же, что и я: мы стали ближе друг другу. Во всяком случае, она произнесла:

— Кажется, мы, люди, и в самом деле можем что-то значить друг для друга…

И в ушах у меня зазвучал голос Шарлотты: «…если не замыкаемся в себе».