Дитер Нолль - Киппенберг

Сначала Шнайдер думает: что нужно этому хиппи, этому долговязому с женской прической, он же и выглядит как девчонка, терпеть этого не могу, как ему только не стыдно! В мое время походить на девчонку было стыд и позор, но в таких и капли мужского достоинства нет. И еще: не может быть, чтобы он хоть что-нибудь смыслил!

Но именно длинноволосый пристает с вопросами, уровень которых рушит представления Шнайдера об этом мире.

— Меня интересует одна проблема, господин доктор, если вы позволите…

Шнайдер позволяет.

И парнишка говорит:

— Большинство аминокислот определено двумя или большим числом кодов, но для трех кодов не существует соответствующей аминокислоты, и если они появляются в цепи информационной РНК, то аминокислота в нее не включается. Присутствие этих нонсенс-кодов, как я читал, может, например, свидетельствовать о конце полипептидной цепочки. Но наш учитель биологии не хочет этого признавать. Он считает, что разрыв цепи — это активный процесс и происходит не только из-за того, что в цепи возникает некий неразборчивый код…

— Но послушайте, — говорит ошеломленный Шнайдер, и теперь ему кажется, что длинные волосы делают лицо паренька даже одухотворенным. — Это ведь самые последние работы, как вы до них докопались? В школе же не проходят всю эту историю с амберкодом?

— Я занимаюсь этим помимо школы, — отвечает молодой человек, он собирается изучать в университете молекулярную генетику.

Шнайдер поражен. Очень способный юноша. Даже по прическе видно, что такой талант совершение не придает значения внешности. Шнайдер вспоминает об Эйнштейне. Кортнеровская дочка давно вышла, а он и не заметил, да это его больше не интересует. В задумчивости он доезжает до конечной остановки, а потом возвращается обратно к своей машине, и, чем дольше он едет, тем глубже кажется ему связь между талантом и длиной волос.

Анни, закончила фрау Дегенхард, гася сигарету, конечно, мало что поняла в этой истории, ее, главным образом, занимало в ней то, как ловко удалось непослушной дочери пресечь эту, пусть продиктованную добрыми чувствами, попытку вернуть ее домой.

Больше я не пытался пробиться в секретариат.

— Мне нужно зайти в отдел химии, — сказал я. — У вас есть, наверное, справочник гостиниц. Закажите мне, пожалуйста, номер, как можно ближе к Папсту. — Шлейзинген подойдет, можно Ильменау или Зуль…

Фрау Дегенхард не ответила. Своим молчанием она напоминала мне о том, что я собираюсь ехать завтра не один. Наконец она произнесла сухо:

— В это время года в тех местах не так-то просто получить номер.

И я почувствовал неловкость от того, что она хочет взять на себя роль судьбы.

Хотеть, желать, думал я, — это хорошо, конечно, но жизнь есть жизнь, и своей жизнью я должен распоряжаться только сам!

— Попробуйте, пожалуйста, может, мы еще застанем дядюшку Папста на заводе, — попросил я.

Фрау Дегенхард принялась набирать номер.

— Закажите срочный.

Она отмахнулась.

— Уже соединяют.

И действительно, доктор Папст еще не ушел. У себя в кабинете его, конечно, не было, но его пошли искать. Мы ждали. Наконец фрау Дегенхард передала мне трубку.

— Соединяю с директором! — прокричал голос в трубке.

Потом я услышал частое, как после быстрого бега, дыхание доктора Папста.

— Коллега Киппенберг? Извините, заставил вас ждать, но я был в цехе.

Я осведомился о здоровье его жены.

— Спасибо, лучше, — слышимость на этот раз была великолепная. — Можно сказать, с каждым днем идет на поправку.

Я перешел к делу: необходим срочный разговор о нашем возможном сотрудничестве и обязательно у вас на месте.

— Приезжайте, когда хотите! — прокричал доктор Папст.

Из-за реконструкционных работ он бывал на предприятии и по выходным.

— Если дороги у вас не слишком занесены, — сказал я, — ждите меня завтра во вторую половину дня. Надеюсь, гостиницу мне удастся раздобыть где-нибудь поблизости. Помните, я говорил вам про свою знакомую? Да, да, та самая! Речь шла о работе, вы хотели с ней побеседовать. Если это удобно, я захвачу ее с собой. Можно будет ее где-нибудь поместить?

Доктор Папст заверил меня, что это можно устроить. Итак, до завтра! Я повесил трубку.

Харру, Боскова, Шнайдера, Хадриана и Юнгмана я нашел в старом здании в отделе химии. Они стояли, сгрудившись, в стеклянной комнатке Хадриана, и мне сразу же бросилось в глаза разительное несоответствие между теоретическими рассуждениями в конференц-зале и реальной обстановкой этой устаревшей лаборатории. Сейчас из всех словно выпустили воздух, люди сникли, и только у Боскова на лице я по-прежнему видел хорошо мне знакомое упорство и решимость не сдаваться именно в безвыходных ситуациях. Я вошел подчеркнуто энергичной походкой, и от меня не ускользнула общая опустошенность и растерянность, которые у Шнайдера, пребывавшего в самом скверном расположении духа, выливались в беспорядочную ругань: