Дитер Нолль - Киппенберг

В коридоре на чемодане сидела Клаудия и читала подаренную мною книжку.

— А почему бы вам не поехать с нами? — спросил я фрау Дегенхард, когда она прощалась с детьми. — Мы сдадим всех троих Босковам, а потом я приглашаю вас поужинать.

— Это предложение так ново и так ошеломило меня, — сказала она, — что мне нужно будет сегодня весь вечер приходить в себя. Поглядим, возникнет ли у вас еще когда-нибудь такое желание!

— А давайте, — ответил я весело, — поспорим на полмарки?

Мы вышли. Обоих мальчиков вместе с чемоданом и сумками я поместил на заднем сиденье, а Клаудию взял к себе вперед, но так крепко затянул ремни, что она почти не могла шевелиться.

— Чтоб уж было надежно, — сказал я, и мы поехали.

— Кто такой доктор Фауст? — спросила Клаудия.

— Как тебе сказать… — Я принялся лихорадочно перебирать в памяти обрывки школьных и рабфаковских знаний. — Алхимик был такой в средние века, проще говоря, ученый.

— Как вы? — спросила Клаудия.

— Приблизительно, — ответил я. — Ну, в грубом приближении, то есть, конечно, совсем не такой. Потому что тогда еще верили в волшебство и духов.

— А вы в духов не верите?

— Конечно, нет! Я же современный ученый.

Клаудия замолкла. Зато мальчишки перегнулись через спинку сиденья и начали мучить меня вопросами.

— А почему на спидометре цифра сто сорок? Ведь предел у этого драндулета сто двадцать пять!

— Плюс минус десять процентов, — объяснил я терпеливо, — получается сто тридцать семь и пять десятых.

— А современный ученый и правда не верит в духов? — спросила Клаудия.

— Правда не верит.

— А почему у вас на щитке написано «сливочное масло»? — спросил Михаэль.

— Сливочное? — удивился я.

— Ну да, по-русски, — пояснил мальчик.

— По-русски маслом называют и машинное и сливочное, а это указатель давления масла.

Бесконечные вопросы постепенно начали действовать мне на нервы.

— Господа, прошу тишины, мне нужно следить за дорогой.

Клаудия глубоко вздохнула.

— Тебя еще что-нибудь волнует? — спросил я.

— Но ведь вам же надо следить за дорогой, к сожалению.

— Ладно, не томи, — сказал я, — выкладывай!

— Все дело в духах, — объяснила она. — У нас на уроке в школе говорили про могучий дух Маркса. А вы говорите, что никаких духов не существует.

Я был так озадачен, что, делая правый поворот, зацепил колесом тротуар, на что с заднего сиденья сразу же раздалось:

— Он так куда-нибудь врежется!

Тут я обиделся и молчал до тех пор, пока у Адлергештелля не выбрался на расчищенную дорогу. Машин было еще мало, и я сел поудобнее.

— Послушай, Клаудия! — начал я. — Когда я говорил о духах, то имел в виду не привидения, понимаешь? Они бывают только в сказках. А кроме этого, существует еще так называемый человеческий дух, функция коры головного мозга, я имею в виду высшую нервную деятельность. Ясно тебе?

— Нет! — ответила Клаудия.

— Но ты знаешь, что такое разум. Ну, другими словами, что мы очень многому можем научиться, что у нас есть фантазия и изобретательность, что мы единственные животные, которые могут создавать сложные орудия труда. Вот эти мозговые способности называют еще духовными. И если человек необычайно умен, — я так вспотел, что мне пришлось расстегнуть пальто и размотать шарф, — много чего совершил, открыл, способствовал прогрессу, то тогда говорят, что в нем могучие духовные силы, и у Маркса, и у Эйнштейна, и у других знаменитых людей были могучие духовные силы. Понимаешь теперь разницу?

— Да, — ответила она и тут же спросила: — А у вас тоже могучий дух?

— Нет! — ответил я со всей определенностью. — Сегодня только много людей вместе могут образовать что-то похожее на могучий дух.

Мальчики сзади о чем-то вполголоса переговаривались. Скосив глаза, я увидел, что Клаудия кусает нижнюю губу. Это еще не конец, подумал я с испугом.

— Но мы ведь не животные! — произнесла она с нажимом.

— Конечно, ты от обезьяны произошла, — крикнул ей Михаэль, — а ты как думала!

— Не вмешивайся в разговоры, которых не понимаешь! — отрезала Клаудия.

— Знаешь что? — сказал я дружелюбно, но не без тайного коварства. — Ты в ближайшие дни поподробней расспроси обо всем этом моего коллегу Боскова! Главное, пусть про духов тебе еще раз объяснит!

Она кивнула, и я вздохнул облегченно. Мы уже проехали Грюнау.

Улица, которая вела к Шмёквицу, была покрыта льдом и остатками смерзшегося снега, поэтому ехать по ней было трудно. Добравшись наконец до Каролиненхофа, я стал разворачиваться, чтобы поставить машину под фонарем. В доме наше прибытие, очевидно, заметили, потому что Босков встретил нас уже в дверях и приветствовал детей прямо-таки торжественно.