Дитер Нолль - Киппенберг

Да, родник пересох, человек отторгнут от истоков, питавших некогда его праотцов, а сила отдельных постепенно иссякает. Некогда была надежная защита в автономности духа, нынче есть затерянность в толпе, которая профанирует дух.

Ланквиц же столь неразрывно связан с традицией и с индивидуалистически-элитарным мышлением, что для него традиционные границы науки вообще стали непременным условием научного мышления. Там, где вместе с традицией взлетают на воздух и границы предмета, там дух устремляется прочь, как вода из разбитого кувшина. А каков строй мышления, таков и стиль работы. В его кабинете висят портреты Коха и Домагка. Поскольку бог не послал ему сына, этот одаренный Киппенберг как богоданный сын должен был продолжить ланквицевскую традицию. А богоданный сын отказывается от наследства еще при жизни завещателя. Ланквиц понял это лишь тогда, когда было уже слишком поздно, когда рядом со старым уже выросло новое здание. В этом здании Киппенберг велел оборудовать конференц-зал, слишком малый, чтобы там преподавать, слишком большой и никчемный для одного человека, чей мозг высекает творческую искру из знания и опыта, наблюдения и интуиции.

И там они торчат часами, когда двенадцать, а когда и восемнадцать человек, вперемешку врач, химик, биохимик, физик, физхимик, математик, машинная группа, ведут нескончаемые дебаты, иногда до глубокой ночи, непочтительно называют эти сборища говорильней и утверждают, будто это и есть новый стиль продуктивной работы.

В один прекрасный день Киппенберг официально приглашает сопротивляющегося Ланквица на одну такую говорильню: «Мы собираемся продумать общие перспективы наших фармакологических разработок. Было бы очень неплохо, если бы Кортнер и Хадриан тоже…»

Ланквиц приходит на говорильню. Группа Киппенберга никогда его не интересовала, а чувство даже предостерегало против нее, и будем надеяться, чувство его не обмануло.

Харра держит речь:

— Для начала нам следует продумать, не правда ли… — и пишет на доске: — Применение оператора «аш» к «пси» равно «Е», умноженному на «пси». Старая сказка, не правда ли, уравнение Шредингера. Вы о чем?

Харра, который в новых очках, вероятно, видит еще хуже, чем раньше, упирает взгляд в Ланквица, шепчущего что-то на ухо Киппенбергу, и рявкает:

— Мерк, объясни, пожалуйста, что с тобой происходит? Ты просто не в курсе или не подготовился? Тогда, пожалуйста, молчи. Итак, «аш» — это оператор Гамильтона, который включает два члена для потенциальной и кинетической энергии…

Хадриан, судя по всему, погрузится скоро в глубокий сон. Кортнер слушает, застыв, и ладони у него взмокли. Ланквиц шепчет Киппенбергу на ухо:

— Ты говорил про перспективы фармакологических исследований…

Киппенберг отмахивается:

— Потом, потом…

Харра выдвигает аналог пульмановской теории канцерогенного воздействия ароматических углеводородов… Ну и так далее. Порой кто-нибудь выкрикнет:

— У меня есть возражение.

— Пожалуйста, — говорит тогда Харра, — у коллеги Шнайдера есть возражение!

— Если индекс «бета» для К-области должен быть меньше, чем 3,31, тогда я не понимаю, каким образом 3,4-бензфенантрен при значении «беты» 3,41 тем не менее активен. Это же противоречит теории.

— Ваше возражение, коллега Юнгман!

Юнгман, надо полагать, — это один из тех молодых людей, которыми любит себя окружать Киппенберг. Очень молодой, еще даже не защитившийся.

— И наоборот, согласно теории, антантрен должен быть канцерогеном, а он таковым не является.

Харра еще более уверенно:

— В 3,4-бензфенантрене становятся важными стерические взаимодействия, не так ли? О чем мы должны твердо уговориться раз и навсегда.

— Фрау Дегенхард, запишите, пожалуйста…

— А ваш Юнгман, — продолжает рокотать Харра, — сущий проныра и хитрец, потому что для антантрена еще действительно не существует сколько-нибудь удовлетворительного объяснения. Но последовательность «бета»-индексов, за некоторыми, очень немногочисленными исключениями, соответствует канцерогенности…

Ланквиц сидит, напряженно выпрямясь. Ему следовало бы слушать трезво и холодно, но слово «канцероген», все равно, в каком сочетании его произнесли, неизбежно привносит чувства в его мышление, привносит настороженность, горечь. Его жена молодой умерла от рака. Эта безвременная смерть привела его к смелому решению специализироваться на изучении рака. Никогда в жизни Ланквиц не признается даже самому себе в том, что десять лет подряд гонялся за призраком и жил в мире иллюзий. Никогда не поймет, до какой степени он увяз в субъективных представлениях, когда первый спутник уже летал вокруг Земли, и статс-секретарь, его чуткий и все понимающий доброжелатель, сказал ему: