Андраш Беркеши - Друзья

— Счастливо, Имре.

Положив трубку, Имре отправился к Штайглу и показал ему письмо Миклоша Залы.

— Значит, ты хочешь взять его к нам главным инженером? — осведомился Штайгл.

Имре кивнул:

— Да, уже и письмо ему написал. И переговорил с Маклари, он обещал свою поддержку.

— А как уездное начальство?

— А что они могут иметь против Миклоша? Меня сейчас твое мнение интересует.

Штайгл достал из кармана бумажный носовой платок, вытер нос.

— Лично я — за. Но мы должны быть готовы к тому, что появление Миклоша в поселке вызовет переполох. Сразу всплывут все обиды — и справедливые, и мнимые. Людям нужен козел отпущения. Знаешь, когда речь заходит о тех прошлых делах, о перегибах, даже Балинт Чухаи, как ни странно, не вступается за него, помалкивает. Я однажды спросил Чухаи, почему он не защищает Залу. Так знаешь, что он мне ответил? «Это высокая политика, Карой. Видишь ли, сегодня мы уже можем сознаться: при экспроприации швабов случались отдельные перегибы. Так пусть лучше ругают за них одного человека, чем партию».

— Идиотизм, — сказал Имре. — Демагогия. Если уж на то пошло, Балинт Чухаи несет за это больше ответственности, чем Зала.

— Не знаю, — задумчиво произнес Штайгл. — Я в те времена был еще довольно далек от политики. Но могу сказать одно: те партийцы, которые тут остались после событий, решили сыграть краплеными картами, лишь бы выйти сухими из воды. Чуть ли не божьими коровками прикидывались. Я это понял в пятьдесят шестом, когда обстоятельства загнали их в угол. Мне запомнилось выступление Шани Ауэрбаха. Речь тогда шла о сорок пятом и сорок шестом годах. Он сказал, что все, мол, беды пошли оттого, что тогдашнее руководство наделило всей полнотой власти экспансивного молодого человека, чьими действиями руководило чувство мести; к тому же он был политически неграмотным и не понимал политики партии. И так далее и тому подобное… В общем, не знаю, Имре, может быть, тогда, в период создания новой партии, именно такая тактика и требовалась. Короче говоря, Миклоша тогда принесли в жертву высоким интересам и фактически распяли на кресте. Так что среди членов партии многие его ненавидят, хотя знают о нем только понаслышке. Знаешь, эти сплетни передаются как насморк. В общем, вот такая ситуация.

Имре впервые услышал об этом. У него сразу испортилось настроение.

— Да, — сказал он, — если ситуация такова, наша святая обязанность — спасти честное имя Миклоша Залы.

Он вызвал к себе Шару Хази. Эта склонная к полноте тридцатипятилетняя женщина была сестрой Шандора Ауэрбаха. Она когда-то закончила педагогический институт и несколько лет преподавала в начальных классах средней школы, где и познакомилась с Вилмошем Хази, который был там директором. Молодому человеку сразу приглянулась хорошенькая в ту пору Шара Ауэрбах, и вскоре он женился на ней. Шаре не очень нравилось работать учительницей, да и платили в школе маловато. Когда через пять лет умер начальник отдела кадров фабрики, Ауэрбах посодействовал, чтобы ее взяли на эту должность. Женщина быстро освоилась на новом месте и почувствовала себя хозяйкой положения. В значительной мере помогли ей и родственные связи, а когда она стала членом исполнительного и уездного комитетов партии, авторитет ее возрос еще больше. Дело постепенно дошло до того, что многие уже считали Шару фактически директором фабрики. Имре Давид с первых же дней работы решительно положил конец этому произволу.

— Заруби себе на носу, Шара, — сказал он, — всю кадровую политику на фабрике определяю я, и мне необходимо знать обо всем, что у нас происходит. Ты можешь предлагать кандидатуры, а решать — это уже мое дело.

Шару такой поворот событий в восторг не привел, а Имре ей сразу не понравился.

Вот и сейчас, сидя по другую сторону стола и вертя в руках блокнот, она исподлобья поглядывала на директора.

— Как жизнь, Шара? — дружелюбно спросил Имре.

— Спасибо, по мере возможности, — ответила она двусмысленно.

— Шара, напиши сегодня же ходатайство в трест, чтобы к нам на должность главного инженера перевели Миклоша Залу с будайской текстильной фабрики.

У женщины от изумления отвисла челюсть.

— Залу — к нам? — наконец переспросила она.

— Ну да, да! — кивнул головой Имре Давид. — Я хочу, чтобы Миклош Зала работал у нас главным инженером. Что тебе не ясно? — И добавил: — Он будет у нас работать, даже если тебе это не по нутру. Как подготовишь бумагу, принеси мне на подпись. Да, и не забудь вписать туда, что у парткома нет возражений.