Андраш Беркеши - Друзья

— Чушь! — прищурясь, отмахнулся Имре. — Будет он стыдиться, дожидайся! Это жандармский отпрыск, он гордится своим отцом.

— Может, и так, — сказал Миклош. — Но у меня другое ощущение.

Миклош оказался прав. Ферко действительно в последнее время стыдился отца, хотя тот когда-то был для него примером во всем. В ту пору он гордился отцом, уважал его и считал правильным все, что тот говорит и делает. Ему нравилась жандармская форма, сверкающие пуговицы, петушиное перо на шляпе. Но мальчику очень нравилась и проживавшая по соседству Резике, дочь господина учителя Вайса. Резике была очень красивой девочкой и с возрастом становилась еще красивее и все больше нравилась Ферко. Учителя Вайса он считал самым лучшим человеком на свете, благоговейно внимал на уроках каждому его слову и страшно переживал, когда дядюшку Вайса уволили из школы «согласно предписанию свыше». Частенько без ведома отца ходил он в соседний дом и с наслаждением слушал, как дядюшка Вайс играет на скрипке. А еще большей радостью для него было, когда Резике садилась за пианино и чарующая мелодия, рождавшаяся под ее пальцами, вторила напеву скрипки. Вот тогда-то Ферко и начал бояться отца. Форбат часто являлся домой пьяным, метал громы и молнии и, распаляясь, поносил «проклятых жидов»: они, мол, виновники всех бед, но ничего, скоро с ними разберутся, недолго им осталось. Ферко в такие минуты дрожал, как осиновый лист, и обливался холодным потом. О, как он хотел бы сказать отцу, что ни дядя Вайс, ни Резике ни в чем не виноваты и что нет для него большего счастья, чем сидеть с Резике на берегу ручья, держа ее за руку. Он обливался слезами, когда узнал, что дорогого дядюшку Вайса призвали на принудительные работы и отправили на фронт.

Однажды кто-то увидел его с Резике и донес отцу. В тот вечер Ферко, проводив ее до калитки, счастливый, возвращался домой. Он радостно приплясывал на ходу, потому что они с Резике впервые поцеловались и поклялись друг другу стать мужем и женой. Отец, в наусниках и домашних тапочках, поджидал его у ворот, неподвижный, как статуя. Ферко почтительно поздоровался, отец не ответил. Только проворчал:

— Где шлялся?

— Гулял.

— С кем?

— Один.

— Врешь, негодяй.

— Нет, не вру. — Ферко смело глянул отцу в глаза, как человек, которому нечего скрывать, но Форбат не поверил. Когда они зашли в дом, снял с гвоздя ремень и еще раз спросил:

— Так ты скажешь, с кем шлялся?

Ферко смотрел на него в упор и молчал. Знал, что получит крепкую взбучку, но не боялся. Ради Резике он готов был вынести все, что угодно. Засвистел ремень, и посыпались жестокие удары по спине и по ягодицам. Ферко света белого невзвидел от боли, но молча стерпел эту пытку, не стонал и не плакал, только закрыл глаза и до крови закусил губу.

— Убью! — остервенело рычал Форбат. — Шею сверну, если еще раз узнаю, что ты якшался с этой жидовкой!

Не плакал Ферко и в тот летний день, когда жандармы и добровольцы из фольксбунда уводили Резике и ее мать вместе с другими евреями на старый кирпичный завод. Не плакал, хотя сердце его разрывалось от горя, только об одном думал: как бы спасти Резике? К тому времени дорогого дядюшки Вайса уже не было в живых: где-то в Карпатах он подорвался на мине. Ферко тяжело пережил гибель любимого учителя. А теперь, когда он стоял на улице Лайоша Кошута и смотрел на едва плетущуюся жалкую процессию, почувствовал, что никогда в жизни не сможет забыть этот день. Он видел в беспорядочной толпе Резике, которая глядела на него, как на мессию, с верой и надеждой, уповая на то, что сын жандарма Ферко Форбат наверняка спасет ее. Однако Ферко был бессилен что-либо сделать. В этот момент он ненавидел отца и с радостью убил бы его.

На третий день он решил пробраться к Резике на кирпичный завод. Все-таки он был еще ребенком, и жажда приключений жила в его душе наравне с детской любовью. Раньше он частенько играл с приятелями на кирпичном заводе, знал там каждый уголок, все потайные лазейки, и для него не составляло труда пробраться туда. Ночью, когда отец ушел на дежурство, Ферко, перехитрив охранников, тайком пробрался к Резике. Он принес ей сало, колбасу, хлеб. Резике была вне себя от радости, глядела на Ферко полными слез глазами, целовала его и не знала, как еще отблагодарить за продукты.

Они забились в укромный уголок, сидели там, обнявшись, и разговаривали.

— Мама больна, — шептала девочка. — Ей нужно лекарство.

— Какое?

— Аспирин.

— Хорошо, принесу. А сколько надо?