Остин Сигмунд-Брока - Сказать по правде

– Отлично, – бормочу я, пересекая гостиную в сторону своей комнаты. Последнее, что мне сейчас нужно, – оказаться втянутой в разговор о том, что не дает матери уснуть.

– Я слышала про стажировку, – говорит она, когда я миную кухню. Я застываю на месте. – Мне кажется, нам нужно об этом поговорить. Ты в порядке?

Я удивленно раскрываю рот. Она никогда меня об этом не спрашивала. Ни тогда, когда отец не сказал, что приедет в город на встречу попечительского совета; ни тогда, когда он проигнорировал приглашение на мой день рождения, которое я отправила ему в третьем классе. У меня голова идет кругом в поисках причин, какого-то объяснения внезапного интереса к моим чувствам. Это, несомненно, связано с их отношениями с отцом. У нее новый план, какая-то абсурдная надежда. Не хочу иметь с этим ничего общего. У меня нет ни малейшего желания слушать, что у них «настоящая любовь» и она «не дается легко».

– В порядке, – говорю я. – Не хочу обсуждать это с тобой.

Она с громким стуком ставит кружку.

– Тем не менее я бы хотела это обсудить. – Ее голос звучит непривычно властно, но я не в настроении.

– Спасибо, не надо, – говорю я, снова направляясь в комнату.

– Я твоя мать, и…

Я разворачиваюсь.

– Ты – мать? С каких пор?

– Кэмерон, – говорит она низким голосом, словно предупреждая.

Не сегодня . Я не стану прикусывать язык. Не сейчас. Этот вечер обрушил на меня девятый вал разочарований, и я устала защищать ее от правды.

– Ты была матерью, когда я следила за счетами? Когда мне приходилось искать деньги на школьные тетрадки и карандаши? – Я делаю шаг ближе. – Или когда ты день за днем сидела на диване, пока я убирала дом, стирала твое белье, готовила нам еду? Когда ты была мне матерью, мама ?

Она прищуривается. Меня не интересуют жалкие объяснения, которые она придумает. Надоело притворяться, что мою жизнь можно исправить списком и трудолюбием. Незачем скрывать, в какие развалины превратилась наша семья, – насколько мама сровняла ее с землей.

– Ты становишься моей матерью только тогда, – продолжаю я, – когда это приводит тебя ближе к бывшему любовнику. Я знаю, что ты держишь меня при себе только в надежде наконец осуществить свою великую мечту – выйти замуж за отца. Признайся. Кроме этого, я никогда ни для чего не была тебе нужна.

Обвинения вырываются, свежие и яростные, – страхи, которые я никогда не озвучивала вслух. Суть всех моих сомнений, всей неуверенности, которая меня обременяла: ни одному из родителей я никогда не была нужна.

Я жду слабых опровержений, оправданий, объяснений, которые слышала уже сто раз. Она закрывает глаза, как делала в гримерках, и я думаю, что она входит в образ, который, как она надеется, завоюет мое сочувствие.

Однако, открыв их, она просто уходит в коридор. Я выдыхаю. Невероятно. Она – актриса, но даже не удосуживается сыграть роль преданной матери. Даже не притворяется, что я для нее – что-то большее, чем инструмент управления отцом. Я иду к входной двери и хватаю кроссовки.

Все равно, что на мне вечернее платье. Все равно, что сейчас час ночи и мне некуда идти. Я присаживаюсь на край дивана, натягиваю один кроссовок на ногу, не обращая внимания на отсутствие носка, и завязываю шнурки.

Мама возвращается.

Я не поднимаю глаз от обуви. Потянувшись за лежащей на диване курткой, я отказываюсь уделить ей хотя бы косой взгляд, пока она не встает прямо передо мной и не сует мне под нос маленькую черную коробочку.

Я останавливаюсь и смотрю на нее. У нее в глазах смесь из неуверенности, отчаяния и даже капли негодования. Жестом она предлагает мне открыть коробочку.

Я подчиняюсь.

Внутри кольцо с огромным бриллиантом. Я ахаю.

– Он не захотел забирать, – говорит она. – А мне всегда казалось неправильным его продавать.

– Что это? – спрашиваю я с дрожью в голосе, уже зная ответ.

– Твой отец сделал мне предложение, когда я узнала, что беременна, – говорит она, и весь мой мир встает с ног на голову.

Осознание пронизывает меня, разрушая тщательно выстроенный порядок, на котором я основывала свою жизнь. Я всегда думала, что мать сохла по мужчине, который никогда ее не хотел; была слишком слаба, чтобы ставить себя на первое место. Эти истины определяли мою жизнь в аспектах, которые мне не нравилось признавать, сделали меня циничной, отстраненной, скептичной, не давали раскрываться перед другими. Я была не права. В мнении о матери. Во всем.

– И ведь я его хотела, – продолжает она. – Я всегда его хотела. Ты знаешь это. – Она сардонически кривит губы. – А он хотел, чтобы мы стали семьей. И поэтому… я сказала «нет».