Артур Дарра - Земля дождей

— Ваше время ушло, — перебил я его, сам того не осознавая.

Старик замолчал. Закончив с моей головой, он налил в пластиковый стаканчик водки и протянул мне. Я отрицательно покачал головой, продолжая глядеть на пламя.

— Наше-то — ушло, ну а ваше что? — надувшись, проговорил он. — Ваше даже и не начиналось! Да разве вы живёте сейчас? Разве это жизнь у вас? Чушь какая-то, а не жизнь! Не-е-т… Ваше время ещё впереди.

Старик посмотрел на водку в руке как на что-то требующее незамедлительного разрешения.

— Мы — те, кто постарше — родом из другой страны, — говорил он. — Из той страны, которой уже никогда не будет. И наше время, пожалуй, ушло, это верно. Но вот взять, к примеру, меня. Разве я изменился с тех пор? Хоть чуть-чуть? Да я всё такой же рыбак, несмотря ни на что. Если мне запретят ловить рыбу в этой реке, буду искать другую. И никакой дождь меня не остановит. И вот так до самой смерти. Я буду рыбаком в любом случае. А иного пути и нет, понимаешь, парень? Либо ты из последних сил тот, кем ты на самом деле являешься, либо ты никто.

Старик, будто обидевшись, махнул рукой и сам опустошил предложенный им стаканчик. А я продолжал смотреть на огонь, дрожа от холода и жара одновременно.

— Можете отвезти меня? — спросил я.

— Да отвезу, чего уж там… — сказал старик. — Куда тебе?

Я посмотрел на него, но тут же отвёл глаза. Затем медленно поднялся на ноги и подошёл к реке.

— Так куда везти-то? — повторил старик.

Я снова не ответил. Сев у берега, я опустил в холодную тёмную воду смятые и уже разлагающиеся из-за влаги конверт, несколько листочков и фотографию. Течение тут же подхватило их и понесло куда-то влево. Я неотрывно глядел, как они отдаляются от меня, уменьшаются, пока совсем не исчезли.

И правда, куда?

— Я не знаю, — ответил я. — Мне некуда идти. У меня ничего нет.

— Сбежал из дома, что ли?

— У меня нет дома.

— Как это «нет дома»?

— Я же сказал. Мне некуда идти. У меня ничего нет.

Старик какое-то время молчал.

— Ну что же, — заговорил он. — Тогда интересно у тебя всё получается, парень. Появился откуда ни возьмись прямо из реки. И теперь — некуда идти. Прямо-таки идеальная возможность начать всё с начала, а? Не думаешь? С чистого листа. Раз тебе некуда идти, и ничего у тебя нет — значит, ты без хвоста. И ничто тебя не может потянуть назад. Считай, заново родился. Снова чистый и невинный, как младенец!

— Невинный… — повторил я тихо.

— Ага! — добродушно сказал старик.

«Прямо как говорил Исаков… — подумал я. — Сейчас новые поколения больше чем когда бы то ни было имеют возможность разглядеть истину. Ведь их уже мало что сковывает. Их не так сильно тянет назад, к старым устоям и ограничениям. Сейчас они особенно «чисты», открыты и способны разглядеть главное…»

Но вот только где это главное?

Я ещё раз посмотрел на реку. И в следующую секунду меня вырвало.

Старик захохотал:

— Рождение — дело непростое. Но ничего! Скоро станет полегче.

И спустя несколько минут с прежней весёлостью спросил:

— Ну что, новорожденный? Если некуда идти, то ответь хотя на такой вопрос. Чего хочется-то?

Я задумался. И спустя несколько мгновений произнёс:

— Светить.

— Светить? — удивился старик.

— Светить для других. Таких же, как я.

— Таких же, как ты?

— Потерянных в себе. Во всей этой окружающей путанице. В этом непредсказуемом мире. Светить и напоминать им, что не всё так плохо.

— Странный ты какой-то… — Старик прищурился. — Но вещи говоришь интересные. А родители-то у тебя есть?

— Родители? — переспросил я. Это слово для меня было настолько странным и непонятным, что мне показалось, что я ослышался.

— Да, родители. Мама и папа есть?

— Мама… её больше нет… А папа… возможно, ещё есть.

— Хм… И где же он?

— Я не знаю.

— А кто знает?

— Не знаю, кто знает…

— И что, тебе неинтересно, кто он и где он?

Я снова задумался. А затем тихо произнёс:

— И правда… наверное, неплохо бы теперь найти отца…

Сказав это, я вдруг начал делать то, что мне было совершенно не свойственно.

Я начал смеяться.

Вначале тихо, просто усмехнулся. Но потом, с каждой последующей секундой, смех мой усиливался, пока я не принялся хохотать, как душевнобольной. Да что там! Ведь я им и был! Икая, содрогаясь от боли и истекая кровью, хохотал я, не в силах прекратить это. О, Боже! Как же давно я так громко и по-настоящему не смеялся!

Старик, потрясённо глядя на меня, вдруг тоже не выдержал — и подключил свой бас. И вскоре мы уже вдвоём хохотали так, что, наверное, было слышно за много километров отсюда.