Артур Дарра - Земля дождей

Вряд ли.

Таким писателям только и останется, что виновато свесить взгляд и самостоятельно пройти к двери с вывеской «АД». Вот там всем про пустяк вокруг пустяка и рассказывать до скончания времён. Или попробовать исправиться и написать что-то поистине стоящее. Собственной кровью на плоти других грешников. Там таких наверняка много…

Моё сознание выхватило звук проезжающего поезда и отвлекло от вышедших на свободную пробежку мыслей. Внимание стало раздваиваться: откуда звук? Из книги? Но тут вроде про поезда ни слова.

— У вас есть железная дорога? — поднял я глаза на Нику.

— Ага, — кивнула она. — Станция «Залиново».

Я прислушался к этому звуку, который пробивался сквозь шум дождя. Через несколько секунд раздался гудок.

Ника оторвалась от плиты и тоже стала слушать.

— Временами, когда я слышу поезда, — мечтательно произнесла она, — вот как сейчас, мне кажется, что ещё секунда — и я схвачу чемодан, побегу на станцию и куплю билет на первый же проезжающий наше село поезд. И уеду на нём. И не важно, куда. Главное — далеко-далеко.

— Так сильно хочется укатить отсюда?

— Иногда до безумия как хочется. Вся молодёжь уже давно оставила это убогое место…

— Поверь, в больших городах нет никакой жизни. Это иллюзия. Там безумие и бешенство.

— Да… — вздохнула она и вернулась в готовке. — После смерти Вики я тоже всё больше склоняюсь к этому.

И, задумчиво помолчав минуту, посмотрела на меня:

— А что чувствуешь ты, когда слышишь поезда?

Я закрыл глаза и ещё раз вслушался в далёкий отзвук летящего по рельсам многотонного состава…

— Грусть, — ответил я.

— Вот и я о том же, — вздыхая, кивнула Ника. — Знаешь… может, это и глупо, но вечерами я иногда прихожу на перрон, сажусь на скамейку и смотрю, как составы приезжают и уезжают. В такие минутымне кажется, что с этими поездами уходит моя жизнь.

— Значит, ты ходишь туда, чтобы грустить?

— Глупо, правда? — улыбнулась она, опустив глаза. — Ходить и специально создавать у себя это ощущение тоски.

— По-моему, наоборот. В этом есть что-то… поэтическое.

Ника, пожав плевами, снова улыбнулась. Литературной красоты в последних фразах Ники действительно было гораздо больше, чем на всю эту историю в моих руках.

Я ещё раз метнул взгляд на книжонку.

Уф! И зачем я её вообще взял!..

Мы вкусно и сытно поужинали. Потом вернулись в комнату. Поленья в печи почти догорели, и в доме стало гораздо теплее. Сняв свитер, я взялся за старые советские литературные журналы «Роман-газета», которые мне предложила Ника. Это было куда лучше «пустяка».

Так и свечерело. Совсем незаметно, ибо темно было, в принципе, и днём. Как хлынул дождь — так и заволокло сумраком всё село. Теперь окончательное понимание вечера пришло благодаря настенным часам, висевшим около печи.

— До утра тепла хватит, — сказала Ника и принялась расстилать мне кровать.

Через минуту из малюсенькой спальни зазвонил мобильный телефон. Ника вышла за шторку и очень долго с кем-то разговаривала полушёпотом. Я в это время отложил журналы, встал, подтянулся к потолку и хрустнул суставами спины. Затем разделся, лёг, укрылся одеялом и под треск догоравших дров стал смотреть на сияющую бледно-жёлтым светом лампочку, свисавшую с потолка на скрюченном проводе. Вскоре рядом с лампочкой замелькало что-то ещё. Бабочка. Чёрная-чёрная, как подкрадывающаяся за окном осенняя ночь. Интересно, откуда она здесь такая?

Бабочка порхала вокруг лампочки, едва касаясь её и тут же отлетая на небольшое расстояние. Она пыталась прижаться к ней, но температура последней не позволяла. Жар стекла был смертельным. Но бабочка словно совершенно не желала этого понимать. Она усердно продолжала кружиться вокруг лампочки, стараясь приблизиться к ней вплотную — и остаться живой.

Прекрати, прошептал я бабочке. Прекрати это делать. Она ведь вся горячая. Она убьёт тебя. Лети лучше в ночь. Твой окрас спасёт тебя. Тебя никто не заметит. Под покровом ночи ты будешь тайной. Никому не известной, неразгаданной тайной. И это — твоё спасение. Лети же.

Но бабочка меня не слушала. Она стремилась к свету внутри стекла, как к единственному спасению, несмотря ни на что. Несмотря на боль, которую наверняка испытывала, прикасаясь к раскалённому светилу…

А ведь я — как эта самая бабочка. Однажды вылупился из кокона, но почему-то оказался чёрным — инаковым, другим, слишком не для этого мира. И тоже отчаянно трепыхаюсь всю свою жизнь, обжигая свои крылья, от которых, пожалуй, уже давным-давно ничего и не осталось… Но нужно сделать последний шаг. Шагнуть на Свет. Обгореть окончательно, чтобы, наконец, всё это завершить…