Андрей Гуляшки - Новеллы и повести. Том 1

— Потому что у меня свои планы.

— Давай, послушаем?

— Послушаем, — откликнулся майор Младенов.

— Ничего особенного… Прежде всего, я не могу жить за счет доброго, прекрасного, способного, отличного и так далее представителя рабочего класса Петра Веселинова, великолепного машиниста, который… и так далее, и так далее… Нет, не могу! Я — Румен Веселинов! Если дают что-то, то пускай дают Румену Веселинову, а не отцу его! Вот, это во-первых! И, во-вторых, я уже дал слово — с первого уезжаю на работу в Пловдив…

Гости переглянулись.

— Куда, куда?

— В Пловдив… Так вот, благодарю вас еще раз за заботу и внимание, но я не могу согласиться.

Наступило продолжительное молчание. Ни майор, ни бай Стефан не ожидали такого ответа, хотя и знали о странностях своего воспитанника. Баба Марийка попыталась что-то сказать, но смутилась и заплакала. Румен, сдвинув сердито брови, мрачно смотрел перед собой, решив больше не говорить. Майор барабанил пальцами по столу. Только бай Стефан сохранил хладнокровие. Он встал, выпрямился и обратился к майору:

— Ну, что скажешь? Пойдем, а? Мы выполнили свой долг! Нам больше нечего делать здесь! Пошли!

Майор Младенов бросил недокуренную сигарету в окно и тоже встал.

— Пойдем!

Румен смотрел на них исподлобья — он с нетерпением ждал, когда наконец они уйдут, чтобы остаться в комнате одному. Однако гости не спешили, хотя делали вид, что рассержены и что не могут больше находиться здесь. Бай Стефан заглянул в окно, пробормотал что-то, махнул рукой и вернулся опять. Майор смотрел на заплаканную мать и продолжал постукивать пальцами по столу. В тишине пробили старинные часы. Время от времени долетала музыка оркестра. Все это придавало еще более печальный вид этой миссии. Оба друга семьи чувствовали себя обиженными и сконфуженными. Не знали, как уйти, сохранив свое достоинство. Наконец бай Стефан неожиданно сказал:

— Взять бы да и отхлестать его как следует, тогда бы он понял!.. Где он находится? Где находится?

Майор молчал.

— …Чтоб не издевался, не доводил мать до слез!.. Кто он такой?

— Оставь его, — поднял руку майор Младенов, — пускай подумает до завтра!..

— Подумает! — продолжал бай Стефан. — Пускай подумает, но и у меня есть нервы! И у меня есть нервы! Пускай подумает!.. Пойдем, я не могу на него смотреть, не ручаюсь за себя!.. До свидания, сестрица!.. Пойдем!..

Старик направился к двери и вышел, кипя, из комнаты. Майор Младенов пошел за ним. Следом семенила баба Марийка. Только Румен продолжал стоять за дверью, в углу.

Он, как наказанный, опустил голову и молчал. Шум на улице совсем затих. Он продолжал стоять и думать, упрямо опустив голову. О чем он думал? Что он слушал? Музыку ли оркестра, которая звучала в летней ночи, или голоса людей, которые нет-нет да и доносились с улицы? Все равно, ему было приятно стоять одному и слушать музыку, и людей, и думать, и грезить в радостных предчувствиях о завтрашнем дне… Что принесет ему завтрашний день? Что ждет его?.. И музыка, и люди, и песня цикад, и неизвестная, заманчивая лунная ночь… Не было ли все это создано для него?.. Разве не ему принадлежал весь этот прекрасный мир?.. Он слушал и молчал, и радость овладевала им. Он подошел к окну, наклонился и позвал:

— Мама!

Голос его странно прозвучал во дворике. Судя по шагам, раздававшимся по каменному настилу, мать и гости еще не ушли, были там, может быть, ожидали, когда он появится в окне и окликнет их… И это было действительно так. Выйдя во двор, он нашел их сидящими на скамейке под вишней и сказал:

— Я согласен.

Они с удивлением поглядели на него и продолжали молчать.

С тех пор прошли годы…

Все устроилось по доброму желанию людей. Быстро изменилась наша жизнь. Изменился и наш софийский квартал. Выросли, поднялись один за другим, как каменные цветы, высокие здания со множеством окон, множеством балконов, в которых живут и радуются бывшие бедняки.

Старики забывают некоторые вещи, поэтому полковник Мусинский, который теперь устроился в новой квартире, принялся писать свои мемуары. Это занятие увлекло и других пенсионеров. Приятно посидеть под сенью дерева воспоминаний. Да и что другое еще остается нам? Мы часто собираемся в новом скверике нашего квартала и находим темы для споров. К сожалению, Мусинский всегда старается оказаться правым, даже и тогда, когда квартальный комитет предложил ему убрать с балкона курицу, потому что в новых домах как-то не очень красиво держать всякую живность.