Богомил Райнов - Новеллы и повести. Том 2

Ему и говорят:

— Да ведь ты царь!

— Ну что ж, — говорит, — и царю жрать надо.

Пришел к нему министр, говорит:

— У нас, — говорит, — денег нет жалованье платить.

— Ну что ж, — говорит, — нет, так и не плати.

— Да они, — говорит, — служить не станут.

— Ну что ж, — говорит, — пускай, — говорит, — не служат, им свободнее работать будет; пускай навоз вывозят, они много его нанавозили.

Пришли к Ивану судиться. Один говорит:

— Он у меня деньги украл.

А Иван говорит:

— Ну что ж! Значит, ему нужно.

Узнали все, что Иван — дурак».

Иван Барабанов почувствовал досаду. Он любил читать сказки, но эта показалась ему неинтересной, может быть, потому, что он был рассеян и больше думал о телефоне. Он положил книгу на грудь и попытался отвлечься, вспоминая прогулки в горы. Но вспомнить было нечего — на этих прогулках он обычно скучал. Он ходил в горы с Иваном Флоровым, механиком с авторемонтного завода на станции Искыр, а Иван Флоров нигде не останавливался, знай бродил целый день по горам, да еще приговаривал, что это не горы, а так — холмики. В позапрошлое воскресенье Иван Барабанов видел зайца — тот бежал по поляне, положив на спину длинные коричневые уши; да, именно такие были у него уши — длинные и коричневые. Разумеется, зайца можно увидеть и в зоопарке или на большом рынке за Львиным мостом, так что едва ли имеет смысл тащиться в горы, чтобы в глазах у тебя мелькнула пара длинных ушей. К тому же и птиц там не было — птицы не любят сосновых лесов. «Вот выберись-ка в Стара-Планину, — говорил ему Иван Флоров, — до Петрохана я тебя на машине довезу, а дальше пойдем пешком. Такие виды — голова закружится». Иван Флоров — турист, у него даже на «москвиче» прицеплен эдельвейс. А Ивану Барабанову это все ни к чему.

Он снова принялся за Ивана-дурака. Тот в третий раз победил чертенка и послал министров работать. Тут Барабанов почувствовал, что одна пружина в его диване вылезла и впивается ему в спину. Она торчала под самой поясницей и вгрызалась в него, хотя вылезла она уже давно, и он не раз с тех пор лежал на диване.

Телефон все еще молчал. Но если ему никто сейчас не звонил, он сам может позвонить. Иначе зачем стоит здесь это достижение техники.

Диск работал безупречно, пружины у него были новые. Вжик, вжик, вжик… Можно проверить часы по «точному времени» из Астрономической обсерватории; можно узнать в любом кино, есть ли билеты; вжик, вжик, вжик… Можно спросить, как закончился вчерашний матч, неважно, что он сам на нем был. Вжик, вжик, вжик… Разумеется, это достижение надо использовать, а то какой смысл было вести из-за телефона пуническую войну.

Он снова сел на диван, остерегаясь торчащей пружины. Хотел было закурить, но не успел чиркнуть спичкой, как услышал из-за стены стоны своей хозяйки. Вот уже две недели она каждый день в это время принималась стонать и доводила его до бешенства. Он ненавидел эту толстуху с косматой бородавкой на щеке, жирную и глупую, как утка. И хотя он ее ненавидел и называл про себя чудовищем, ему вдруг пришло в голову, что ей, может быть, нужно помочь. Если ей нужна помощь, Иван Барабанов тут же вызовет кого надо по телефону.

Он вскочил и решительно постучал в дверь.

— Войдите! — послышалось промеж двух стонов.

Чудовище прикладывало к своим распухшим ревматическим коленям распаренное горчичное семя. От компресса поднимался пар, но женщина стоически терпела, хотя кривилась и охала.

— Очень больно? — спросил Иван Барабанов.

— Очень! — сказала женщина и показала на свои жирные колени, которые от горчицы покраснели и пошли пузырями. — Больно, но надо терпеть, потому что ревматизм доконает мне сердце.

— Может быть, вам нужен врач. Если пузыри лопнут, как бы не получилось заражения.

— Что вы! — покачала головой хозяйка, и Иван Барабанов, решивший быть объективным и снисходительным, увидел, что это просто добродушная старая женщина, которая пускает в ход все средства, присоветованные ей другими добродушными старухами со двора. — Вы уж извините, наверно, я вам мешаю своим оханьем, когда меняю припарки.

— Ничуть! — сказал Иван Барабанов. — Если нужен врач, я могу позвонить.

Старуха растроганно смотрела на него, положив руки на колени, а Иван Барабанов думал, что это правда приятно — вертеть диск телефона, потому что пружины у него совсем новые и работают мягко и безупречно.

Но старуха оказалась упрямой и не захотела звать врача. Иван Барабанов вышел из ее комнаты, и, пока он шел по передней, неприязненное чувство к этой старой толстухе снова им овладело. Теперь он ненавидел ее даже больше, и не только потому, что увидел ее безобразные колени, способные сделать женоненавистником даже жителя пустыни.