Богомил Райнов - Новеллы и повести. Том 2

— Я остановился в комнате для приезжих, — сказал вечером Серафим, собираясь запечатать дверь бумажной лентой с печатью. — Знаешь, где это?

Она ответила, что знает. Это было неподалеку от них, в доме, владельцы которого давно перебрались в город.

— Точненько! — сказал ревизор, глядя ей в глаза. — Вход прямо с улицы.

— Желаю вам приятных сновидений, — притворилась она недогадливой.

— Так ты поняла, где я остановился? — снова повторил он. — Я ложусь поздно. У меня с собой австрийский кипятильник… Растворимый кофе когда-нибудь пила?

Она сказала, что нет.

— Я кофе варю изумительный! — сказал ревизор. — А теперь — до скорого! И не забудь, где я.

Она шла домой, и ей чудилось, что она прозрачная, что стоит кому чуть пристальнее взглянуть на нее, и он сразу разгадает ее тайну. Несколько раз давала она себе слово не думать больше о комнате для приезжих, ей даже показалось, что она легко откажется, не пойдет туда, но когда они с Лецо стали ложиться, не смогла заставить себя закрыть дверь в коридор. Дверь была застекленная, и когда ее отворяли, стекла звенели.

Через час, когда сынишка уснул, Ганета вышла со двора и, прошмыгнув мимо темных стволов шелковиц, с колотящимся сердцем подошла к сельской гостинице. Ревизор стирал в тазу свою нейлоновую рубаху.

— Кофе пить будешь? — спросил он, стоя перед ней в майке-безрукавке.

Он опустил кипятильник в стакан с водой, и через минуту кофе был готов, но она не смогла его выпить, потому что нетерпеливые руки ревизора потянулись к выключателю…

«Зачем я пошла?» — размышляла она, когда на рассвете возвращалась домой, и ей было ясно, что не только из-за спрятанных под прилавком бутылок навестила она комнату с выходом на улицу. «Я сделала это ради Богомила», — убеждала она себя, но сама внутренне смеялась над этим оправданием, потому что помнила, что в ту минуту, когда появился этот человек в белой рубашке, Богомил перестал для нее существовать, улетучился из памяти, и если бы кто-нибудь тогда произнес его имя, она бы не сразу сообразила, о ком идет речь…

«Со всеми бабами так? — спрашивала себя Ганета. — Или только я одна такая?..»

И впервые попыталась взглянуть на себя со стороны. Точно на экране видела она, как ее гибкая фигура крадется по темной улице села и подходит к двери, за которой склонился над алюминиевым тазом человек в майке…

Человек этот уехал в отличном настроении, наскоро подписав акт ревизии, но всего две недели спустя нагрянули двое других и обнаружили под прилавком бутылки, а в сарае два кубометра тесу и неоприходованный цемент. Богомил не ожидал ревизоров так скоро и теперь расплачивался за свое легкомыслие в лесах под Амбарицей, где ему надлежало пробыть восемнадцать месяцев…

Она вспомнила свою последнюю поездку к мужу. Свидания давали раз в месяц, и она выбрала воскресный июньский день, солнечный, яркий, с высоким чистым небом. У нее была с собой целая кошелка разной снеди, и когда она сошла на конечной остановке с автобуса, то увидала на шоссе несколько женщин, которые сошли с того же автобуса и несли в руках такие же кошелки. Лесхоз, где работали заключенные, находился выше, в двух километрах от остановки. Они шли по шоссе и рассказывали друг другу печальные истории своей жизни, последние главы которых привели их в эту глухомань. Женщины были в скромных поношенных платьях, говорили невесело, без улыбок, и безропотно волокли тяжелую ношу. Когда они подошли к дощатой караульной будке, каждая старалась незаметно сунуть в руки часового бутылочку ракии или какое-нибудь угощение. Часовому эти знаки внимания была приятны, но закон суров, и он прикидывал, как бы это ни женщин не обидеть, ни закон. С рассеянным видом принимал подношения, совал в тайничок над притолокой, потом, прижав к уху телефонную трубку, долго выкликал имена заключенных, которые должны были прийти на свидание.

Немного погодя полянка перед караульной будкой превратилась в огромную трапезную — все расселись, только часовой остался стоять, как полагалось по уставу караульной службы.

Богомил и Ганета расположились возле своей кошелки, она разодрала вареного цыпленка и подавала мужу самые нежные кусочки, а он ел с аппетитом арестанта. Глядя на его бритую голову и темные круги под глазами, она думала о том, что несладко ему, должно быть, на теперешней работенке, если раньше ему знакома была лишь одна усталость — от стояния за прилавком.

Богомил быстро наелся, украдкой, чтобы не заметил часовой, глотнул вина и тут увидал ее колено и узкую полоску не тронутой загаром кожи, выглядывавшую из-под сбившейся юбки.