Станислав Стратиев - Время собирать виноград

В гостиничном номере, когда Савичка оставался один, он мысленно рассказывал себе самому, как чужому, всю свою жизнь и все старался понять, в чем он согрешил. Он не мог согласиться с распространенным среди несчастливых людей мнением, что появление людей на свет — это уже грех. Так он и сказал Недкову:

— Ведь человека не спрашивают, согласен он родиться или нет, значит, он в этом не виноват. Грех, значит, в другом.

— В том, что ты созрел для нашего дела, — усмехнулся Недков и не сдержался: — А почему ты именно со мной разоткровенничался? Неужто никому другому не рассказывал всего этого?

— Трудно найти людей, с которыми можно поговорить, — доверительно признался Савичка. — Да и ты тоже… неизвестно, останешься ли жив… вот сейчас постучат в дверь и заберут тебя…

Недков инстинктивно схватился за пистолет, а Савичка добавил:

— Мать я свою вижу каждый год по разу или по два. Ну, не совсем ее — одну женщину, на нее похожую, — и стараюсь, чтобы несколько дней ей было возле меня хорошо…

…В окошко проник рассвет, встреченный птичьим пением, и Недков, позабыв о пистолете, вытянулся на полу у кровати и задремал.

День начался необычно — рано утром у нас появился дед. Еще более необычным было то, что на этот раз он не расхаживал по конюшням и виноградникам, не совался в канцелярии и не интересовался садом, даже не ругался ни с кем, как он это делал обычно — просто так, для развлечения.

У Главных ворот его остановил солдат с винтовкой наперевес и предупредил, что въехать в питомник он может, если хочет, но обратно его не выпустят.

— А я не для того приехал, чтобы уезжать, болван ты этакий! — огрызнулся дед, но без прежней твердости, скорей подбадривая себя, и велел кучеру гнать коней.

Однако ему пришлось попридержать свое нетерпение — начался обыск его фаэтона. Раздраженно и непочтительно сунулся солдат внутрь, поднял сиденье и извлек оттуда три огромных чемодана.

— Человек в них спрятаться не может. — Дед совсем потерял уверенность и полез во внутренний карман за кошельком.

— Зато можно перевезти оружие, — равнодушно ответил солдат, но открывать чемоданы не стал.

Остановив фаэтон у беседки, дед велел кучеру внести в дом чемоданы и неузнаваемо тихим голосом — куда девался властный поручик времен первой мировой войны? — спросил, где мой отец. Отец уже торопливо спускался по лестнице, спотыкаясь от спешки и смущения, уже готовый принять присущую случаю раболепную позу, — и едва не потерял равновесия от неожиданности, наткнувшись на протянутую ему руку деда. Он со страхом, осторожно и нерешительно, как что-то колючее и острое, принял эту руку и позволил деду с фальшивой бодростью завершить рукопожатие.

— Вот перебрался к вам на некоторое время, — как можно мягче сказал дед, оглядывая отца с головы до пят, и даже в этот момент он не в состоянии был скрыть неприязнь, сверкнувшую в глазах. — Сейчас мы должны быть вместе, так всем будет легче.

Не проявляя больше интереса к отцу, который медленно бледнел и рассеянно кивал головой, дед подозрительно огляделся вокруг, но не как военачальник, которым он себя считал, а подозрительно и оценивающе, потом громко сплюнул — он все еще бил на эффекты! — и отправился в гостиную на свое обычное место. Тотчас же возле него появились Мичка и Савичка — они знали привычки старика, и, хотя было еще рано, она держала тарелку с салатом, а он бутылку ракии и рюмку. Махнув рукой, он прогнал их обоих и впился глазами в отца, севшего как раз напротив, будто видел его впервые: широкие плечи, мощная шея, грубо высеченная голова, дед смотрел на него, оценивая, раздумывая, а отец вздыхал, тяготился молчанием, не знал, куда деть руки и ноги, и стул под ним непрерывно скрипел.

— Сейчас мы с тобой наедине, — все еще с некоторой нерешительностью заговорил дед, — этот разговор должен остаться между нами…

Если он надеялся таким началом расположить к себе отца, то это только доказывало, как мало дед знает своего зятя. Необходимость сохранить какую-то тайну свекра, наигранная доверительность в его тоне — всего этого было достаточно, чтобы отец испугался даже самой возможности связать себя каким бы то ни было обещанием. В немом бессилии он покачивал головой, а дед воспринял это как знак согласия и продолжал более резко, скрывая за резкостью все то же смущение и нерешительность:

— Я привез немного денег и сберегательные книжки. Нужно спрятать их где-нибудь, лучше всего закопать в землю. Ты лучше меня знаешь питомник, ты можешь выбрать самое подходящее место…