Валентин Блакит - Возвращение на Сааремаа

В тот же день написал от имени Леши: срочно уезжаю в командировку на Дальний Восток, возвращусь лишь к зиме.

Хельда, видимо, все поняла или нашла нового, не хуже Леши, джигита в своей интернациональной Нарве, о которой тогда трубили как о прообразе будущей Эстонии...

***

Улыбнулся, вспомнив ту давнюю смешную историю. Все­го было - и веселого, и серьезного, такого серьезного, что сегодня кажется смешным, такого смешного, что на сего­дняшний ум плакать хочется.

Интересно, каков сегодня седовласый аксакал Сулико Гоцицидзе? Такой же наивный чудак или солидный, степен­ный, уважаемый всеми мудрый аксакал? Солидным, степен­ным трудно его представить, хотя, скорее всего, такой он и есть. Чудаком можно казаться в чужой среде, а в своей - все по-иному. Может, большими делами заворачивает Сулико Гоцицидзе. И не таким наивным чудаком, видимо, был он и тогда. Не афишировал, но и не скрывал, что до армии ездил на личном огромном черном лимузине - самом престижном модном в те времена. Это сегодня на лимузинах разъез­жают жук и жаба - лишь бы деньги. Тогда мало было иметь деньги, ловкость и умение нужны были, чтобы заполучить даже обычный серийный «Москвич». На роскошный лиму­зин, какой не всякий министр себе мог позволить, нужны были сверхумение, сверхсвязи. Леша сокрушался, что не удалось отвертеться от армии, как двум старшим братьям: прислали нового военкома, несговорчивого, вредного. Прав­да, вскоре прогнали, но для Леши было уже поздно...

Служил Леша на прожекторе добросовестно, честно и сам признавался, что служба здесь ему в радость. Ефрейторская лычка, доставшаяся ему после Шпаковского, была вершиной счастья, и это его счастье нельзя было воспринимать без юмора.

- Камандыр, никто, никогда у нас эфрэйтаром нэ прыходыл! - радовался он. - Да мнэ аксакал пэрш руку падават будэт! Ы панымаш: пагранычнык, а нэ страйбат!

- Будешь хорошо служить - еще одну лычку дадут при демобилизации, младшим сержантом возвратишься.

- Шутыш, камандыр?

- Всем дают, кто не проштрафился...

И Леша служил, чтобы не проштрафиться. Когда он, Ба­кульчик, отлучался на заставу или поручал провести за себя какие-то занятия, молодые аж стонали от усердного ефрей­тора. Любому командиру хорошо иметь такого заместителя, однако в душе Лешина жестокость не вызывала симпатии.

Ранней весной, когда работы поубавилось, попросил ка­питана выйти с ходатайством к «бате» о поощрении Гоци­цидзе краткосрочным отпуском на родину. Возвратясь, сияя от счастья, рассказывал, как его с ефрейторской лычкой и массивным значком «Отличный пограничник» встретили земляки. А встретили, судя по рассказам, как национального героя, пять дней всем поселком праздновали встречу, усадив Лешу между самыми уважаемыми аксакалами. За время от­пуска он успел поменять выходящий из моды громоздкий черный «ЗИС» на сверхмодную новенькую «Волгу» с бле­стящей никелевой окантовкой и летящим оленем на капоте.

Притащил огромный баул с диковинными южными ла­комствами, а для него, командира, персонально еще и две бутылки вина из семейных погребов: одну изготовленную в год его рождения, другую - вообще столетней давности. То­гда и не догадывался об истинной цене и символике этих подарков, с легкой душой перепрезентовал замполиту, по­скольку всерьез держал на прожекторе строгий сухой закон. Правда, ради любопытства не удержался, открыл и попробо­вал по маленькому глотку из каждой бутылки - ничего осо­бенного, кисленькое.

Или это общая черта гостеприимного кавказского харак­тера, или Лешина индивидуальная, но он абсолютно искрен­не умел быть благодарным, платить добром за добро. В жизни у него, Бакульчика, чаще случалось все наоборот: те, кому делал добро, либо тут же забывали, либо платили черной неблагодарностью, даже подлостью. Пять лет после демоби­лизации Леша почти каждый месяц присылал написанные малопонятным корявым почерком письма с приглашением приехать, быть самым дорогим и уважаемым гостем всей его родни, сокрушался, что не может высылать ему мандарины, персики - начальство категорически запретило почте принимать такие посылки. Леша никак не мог понять, почему «камандыр» не приезжает отдохнуть-погостить, спрашивал: может, нет денег, то вышлю. И на самом деле, вскоре пришел перевод на астрономическую сумму с припиской Лешиной рукой на отрывном талончике: «Камандыр, жэнус. Жду 25 марта». На эти деньги можно было взять такси и месяц кататься по всей Грузии. Но и на этот раз поехать помешали какие-то важные служебные дела. Поздравил телеграммой, деньги отослал, чем очень обидел Лешу. Однако он по-прежнему долго и всерьез не умел обижаться, еще три года регулярно слал приглашения, потом переписка как-то незаметно зачахла, прервалась сама по себе.